Баллада о Максе и Амели

Йедда, чье желание нас убить было, по-видимому, сильнее любой боли, которую ей сейчас мог причинить Макс, с силой отшвырнула Макса от своей груди, да так, что он отлетел от нее на расстояние почти в три собачьих туловища, ударился о дерево и шлепнулся возле него на землю. Я на мгновение испугалась, что он потерял сознание, а потом я этому даже обрадовалась, подумав, что он в бессознательном состоянии не почувствует боли, если Йедда ему ее причинит. Однако Макс открыл глаза и попытался подняться на ноги. Но не успел он этого сделать, как Йедда резко вскочила и направила на него свою металлическую палку. В этот момент я почувствовала, что от того конца палки, который был направлен в сторону Макса, исходит холодный дым, от которого не пахло ни обуглившейся древесиной, ни сгоревшими живыми существами. Йедда, похоже, могла каким-то чудесным образом заставлять эту палку громко плеваться огнем. Она вот-вот уже убьет нас обоих, и мы в своей следующей жизни не будем помнить ничего о том, что с нами произошло. Мы не будем знать, что когда-то жили на земле как Макс и Рана.

Мой Макс умрет.

Умрет, конечно же, навсегда.

От этого осознания мое сердце болезненно сжалось. Я взвыла от жалости к неродившимся детенышам, которые превратились в звезды. Мой вой был таким громким, что он заглушил шум пожара и рев приближающегося к нам медведя.

Йедда, отвернувшись от Макса, посмотрела на меня. К исходившему от нее запаху цветов примешивался запах крови. Йедда только что до крови прикусила губу – как будто она изо всех сил пыталась не завыть вместе со мной. Может быть, она снова вспомнила о том, как мы были сестрами?

Она подошла ко мне. Максу представилась возможность дать деру и спастись, но этот болван оставался на месте. Поэтому я завыла еще громче и замолчала лишь тогда, когда Йедда подошла ко мне вплотную. Пожар все быстрее приближался к нам, горячий ветер все сильнее дул мне в мордочку, а медведь, бегущий к нам вверх по склону, издавал рев, полный ненависти. Йедда, освещенная пламенем, дрожала. Дрожала, хотя и было очень жарко. Она еще раз прикусила себе губу, а затем раскрыла рот, выплюнула кровь и сказала:

– Ты его любишь.

Эта чертова самка любила этого самца. Иначе она не стала бы так громко выть. Получалось, что было уже поздно пытаться разорвать вечный цикл. Все опять начнется с начала. Смерть. Жизнь. Воспоминания.

Йедда заорала, как безумная. Я никогда не смогла бы даже вообразить, что живое существо может так громко вопить. Она кричала так, будто медведь рвал ее живьем на части. Я не могла ей в этот момент не посочувствовать.

Я кричала от охватившей меня боли, повернув лицо к ночному небу. Моя душа заболела сильнее, чем в предыдущей жизни, когда мне приходилось очищать концлагерную печь от пепла сожженных в ней детей. Я еще совсем недавно стала очень сильно надеяться на то, что мне наконец удастся избежать своей судьбы, однако теперь получалось, что никуда мне от нее не деться. Ни в этой жизни, ни в следующей, ни в следующей за ней – в общем, ни в какой. И так до бесконечности, все то время, пока мое тело может и дальше существовать на земле, где души могут переселяться из одной оболочки в другую. Какая же замечательная наступит эпоха, если вся планета станет безжизненной пустыней! Из чего будет состоять эта пустыня – из песка, огня или льда – не имеет большого значения, потому что все души будут пребывать в промежуточном мире. Ни одной из них уже не придется мучиться на земле.

Сквозь свой собственный крик я вдруг услышала, как громко скулит эта самка. Скулит не от страха, а от… Я никак не могла разобрать… от сочувствия ко мне? Совсем как тогда, когда погиб Анатьяри.