Баллада о змеях и певчих птицах

По телу Кориолана пробежал холодок. Другое дело – это план побега? Вряд ли Спрус стал бы распускать язык, учитывая, что это могло навредить его сестре. Нет, похоже, сойка-говорун все-таки добралась до доктора Галл, и вот они, последствия. Сначала арест Спруса, потом Сеяна…

Следующие два дня не происходило практически ничего: увидеться с арестованным приятелям не разрешали, на волю его тоже не выпускали. Кориолан убеждал себя, что действовал в интересах Сеяна. Он все ждал, когда на частном планолете прилетит Страбон Плинт, договорится об увольнении, предложит обновить за свой счет весь воздушный флот Панема, а блудного сына заберет домой. Или он вообще не знает о его положении? Все-таки армия – не Академия, откуда непременно сообщают родителям, если ты что-нибудь натворил.

Как бы между делом Кориолан поинтересовался у старшего солдата, разрешается ли им звонить домой. Да, всем можно звонить два раза в год, только не раньше шести месяцев с начала службы. Зато писать не возбраняется. Не зная, долго ли еще Сеян пробудет под стражей, Кориолан накарябал коротенькую записку «ма», где сообщил, что у Сеяна неприятности и хорошо бы его отцу сделать несколько звонков. Утром пятницы он побежал ее отправить, но по пути услышал объявление по громкоговорителю. Всем, кроме караульных, надлежало явиться в актовый зал. Командир базы сообщил им, что в полдень повесят за измену одного из миротворцев. Некоего Сеяна Плинта.

Происходящее было настолько абсурдно, что не укладывалось в голове. Во время строевой подготовки Кориолан чувствовал себя марионеткой, которую дергают за невидимые ниточки. В конце занятия сержант велел ему выйти из строя, и приятели-новобранцы смотрели на него во все глаза, пока Кориолан выслушивал приказ: отправиться на казнь и стоять в оцеплении.

Уже в казарме, переодеваясь в парадную форму, он едва смог застегнуть пуговицы – с серебряного лика каждой из них на него взирал герб Капитолия. Пальцы не слушались, ноги подкашивались, как во время бомбежки, однако кое-как он добрел до арсенала и взял автомат. В кузове грузовика остальные миротворцы, никого из которых он не знал по имени, его сторонились. Кориолан чувствовал, что запятнал себя дружбой с приговоренным.

Как и во время казни Арло, Кориолану велели стоять в заднем ряду сбоку от виселицы. На пустыре собралась огромная недовольная толпа, что было очень странно – вряд ли Сеян успел бы добиться такой поддержки за пару недель в Дистрикте-12. Все прояснилось, когда подъехал закрытый фургон и оттуда вывалились Сеян и Лил в тяжелых цепях. При виде девушки многие в толпе принялись выкрикивать ее имя.

Арло, бывший солдат, закаленный годами работы в шахте, держался с достоинством, по крайней мере, пока не услышал крик Лил в толпе. Однако Сеян с Лил настолько ослабели от ужаса, что выглядели гораздо моложе своих лет. Трясущиеся ноги их не держали, и это лишь усиливало гнетущее впечатление, что к виселице тащат двух невинных детей. Лил помогали двое миротворцев с мрачными лицами, которым, вероятно, придется пить всю ночь, чтобы стереть из памяти это событие.

Когда они проходили мимо оцепления, Кориолан встретился взглядом с Сеяном и увидел в нем восьмилетнего мальчугана, стоявшего в углу школьной площадки с пакетиком мармеладок, судорожно зажатым в кулачке. Только вот этот мальчик был напуган гораздо, гораздо сильнее. Губы Сеяна сложились в имя, Корио, лицо исказилось от боли. То ли просьба о помощи, то ли обвинение в предательстве – неизвестно…

Миротворцы поставили приговоренных бок о бок на люках. Офицер принялся читать список обвинений, стараясь перекричать толпу, и до Кориолана донеслось лишь слово «измена». Когда на шеи преступников надели петли, он отвел взгляд и увидел убитую горем Люси Грей. Она стояла в передних рядах в сером платье, спрятав волосы под черный шарф, и не отрываясь смотрела на Сеяна. По щекам ее катились слезы.

Началась барабанная дробь, и Кориолан зажмурился изо всех сил, жалея, что нельзя заткнуть и уши. Но он стоял в строю и не мог, поэтому услышал все: и крик Сеяна, и стук люков, и соек-говорунов, подхвативших последнее слово Сеяна. Они повторяли его снова и снова, надрываясь в ослепительных лучах солнца:

– Ма! Ма! Ма! Ма! Ма!

Глава 29