Баллады снова солгут

— Я там всё бился, чтобы меня в Арос перевели. К ней поближе. А тут эти письма, значит. Ну что я сделаю-то? Держать её? А кто я ей, чтоб держать? Потом друг один старый рассказал, чем все обернулось… Опять же, этот знатничек что, её со скалы толкал? Нет. Она сама так решила. Родителей жалко, разве что. Вот у них было право обвинять кого-то, но они этого делать не стали. А значит, и я не должен.

— Зачем же ты тогда?..

— Не удержался. Как ветер смеётся, знаешь? Вот и надо мной посмеялся: дня не прошло, как я о её смерти узнал, и тут на моё прошение о переводе ответ пришёл. Утвердили… Я-то, конечно, на попятную, просил меня хоть куда, неважно, но… И тут, значит, пили мы. Ну, праздник, понимаешь? А мы-то не стража, чтобы в праздник мостовую пятками чесать… И тут он. Угощает всех… Капитан ведь.

— Ага, и покоя от него никому не было, да?

— Не больше, чем от многих солдат из простых. Куролесил, конечно, знатно, по чину. Ему слово против все сказать боялись из-за дядюшки — не то, что простым. Ты думаешь, иные солдаты до баб меньше охочи? Или кулаки почесать?

— Странный ты, — возмутилась я. — Почему ты так о нем говоришь? Как будто защищаешь!

— Я не странный. У меня просто времени подумать в камере хватило. Сначала, конечно, я себя кругом правым считал. А потом что-то мыслишка мелькнула, что не так все просто. Ну, обозвал он её шлюхой при мне, да. Сволочь он, за это я его и после смерти не простил. Но она-то свой выбор сама сделала, вот в чём вся соль! Не силой брали — сама пошла. Значит, так любила, и в чём тут его вина? А тогда я не думал. Вообще. Просто встал, сказал ему заткнуться. Потом в зубы. Потом нож. Бил — не думал. Одним движением, как рука пошла. От уха до уха… и ушёл. Руки в крови… И так и не думал ни о чем. Кровавый туман перед глазами помню, остальное — не очень… Через стену перелез как-то… и ушёл. В одной рубахе, как был. И с ножом. Как не замёрз насмерть, не знаю. Сколько-то дней плутал… не считал. Потом в снег зарылся, чтоб не окочуриться совсем. Очухался уже тогда, когда бить начали, — Святоша закончил говорить уже почти монотонно и глядя перед собой в пустоту. В его глазах словно потушили свет.

— Как же ты себе ноги не отморозил? — удивилась я, хотя чувствовала — ему не очень-то важно, слушаю я его или нет. — Ты ж босой был.

— Сначала — нет. Сапоги с меня уже потом стащили. То ли хотели помучить, то ли просто глянулись кому. Неплохие были. Да и вообще-то мне холод нипочём, долго терпеть могу. Поэтому и хотел на севере поселиться.

— Вот оно как… Слушай, а сколько ты уже зим видел?

Святоша удивлённо глянул на меня:

— С чего это такой вопрос? Двадцать шесть. А что?

— Да просто мне тут подумалось, — полусонно сказала я, — что одна эта зима всех предыдущих тебе стоит.

Он прыснул:

— Спи. Шутница…

Я не видела в этом ничего смешного, но мои глаза уже и впрямь закрывались.

Из плена серых, тревожных снов меня вырвал тычок под ребра. Я еле сумела разлепить веки. За окном на разные голоса стенала ночь, и я снова уронила голову на руки.

Меня толкнули ещё раз и беспокойно зашептали:

— Просыпайся, тревога! Ну!

— Что случилось? — я зевнула.

— Сама посмотри. Да не на меня, в окно!

В колючей, липнущей к окну пурге зияли жёлтые пятна масляных фонарей и раздавались чьи-то грубые голоса. Вот кто-то прошёл совсем близко к окну, и я различила гербовую накидку Ароса. Этой нехитрой картины оказалось достаточно, чтобы разом согнать с меня всякий намёк на сонливость.

— Догнали, — выдохнула я.

— Ага, — кивнул Святоша как-то обречённо. — Чай, не на крестьянских кобылках скакали. Князь Гьяльхельм скакунов с Нижних Лугов заказывает, где уж тут удрать…

— Что будем делать?

Брови Святоши сошлись в один угол, сделав его лицо почти старым.

— Ну, я же сказал. Забыла?

В дверь таверны забухали кулаком. Час был поздний, хозяин уже заложил вход толстой доской. Шумела пурга, шумели за окном ночные гости, ржали лошади…

— Ты вот сейчас сидишь тут очень тихо, — продолжал Святоша, понизив голос до шёпота. — Даже не шевелишься, ясно?

— И что?

— И просто смотришь, что будет. Ну, повтори, что я сказал!

— Что?..

— Что ты сидишь… и… ну?

Подошедший к двери хозяин отлетел, когда она сорвалась с петель, не выдержав ненастья и грубой силы. Ноги в тяжёлых сапогах ступили на скрипучие половицы, в тусклом свете блеснули алебарды. Святоша одним прыжком оказался у стойки, схватил воткнутый в столешницу нож и кинулся на вошедших, точно горная кошка.

А они уж точно не ожидали такого натиска. Короткий, радостный блеск стали, дикий крик, поток крови из чьего-то лица… Порывистый перехват алебарды у падающего тела, отскок назад, медленный блик на остром металле, направленный против смятенных, недоуменных, отшатнувшихся врагов.

Я зажала себе рот обеими руками, когда на меня неожиданно обрушилось осознание того, что Святоша имел в виду. И того, что он это серьёзно. Вопреки его приказанию не двигаться, я оглянулась на окно. Насколько я могла судить, отряд за нами послали небольшой.

— Сдавайся! — гулко рявкнул кто-то. — Именем князя Гьяльхельма Аросского!