Баллады снова солгут

— Мрак меня забери! Как ты это сделала?

Резко обернувшись, я поняла, что всё это время Святоша вовсе не дремал и прекрасно видел, что я вытворила. Мне следует быть осторожней…

— Что сделала? — глупо спросила я, растирая в пальцах половинку соломинки и отбрасывая её.

— Не прикидывайся ветошью, дитё. Как ты открыла замок?

— Секрет, — буркнула я, не собираясь посвящать едва знакомого человека в подробности.

Глаза Святоши сузились.

— Неожиданно. Кажется, мне следовало верить в тебя больше.

— Это уж точно, — любезно заверила я его.

— Ты уверена, что тебя взяли не на воровстве, в самом деле? Я знал кучу медвежатников, но никто из них не умел открывать замки соломинкой.

Наверное, никто из них не учился в Арэль Фир.

— Ты остаёшься тут ждать казни или пойдёшь со мной? — спросила я.

— Я что, дурак, что ли? Кто же ждёт казни в открытой камере?

Освещение в подземелье было омерзительно тусклым, и дорогу нам преграждали полчища теней. Но Святоша уверенно шёл впереди меня, и на скупой свет факелов ему было наплевать: казалось, будто он просто не может сделать неверный шаг.

У лестницы, ведущей наверх, спал толстый стражник, опустив голову на какую-то толстую тетрадь. Приложив палец к губам, Святоша подкрался к нему и в мгновение ока снял с его пояса ключи. Стражник даже не дёрнулся.

— В армии научился? — съязвила я шёпотом, но ответа не получила.

Мы оказались в казармах стражи. Мерный храп доносился отовсюду, в общей зале — слава Небу, пустой — на скамье лежала пара кольчуг и стёганок. Святоша осклабился:

— Как вовремя.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я.

— Во-первых, я слишком бросаюсь в глаза в этом городе, — пояснил он, облачаясь в кольчугу. — А во-вторых — мне холодно.

С особым тщанием он приладил шлем, стараясь как можно лучше скрыть лицо.

— Нужно сматываться отсюда, — сказала я, начиная беспокоиться. — У меня нехорошее предчувствие.

— Точно, — сказал Святоша. — У меня тоже. Где твои пожитки?

— В трактире, но туда не так-то близко идти… тебя могут узнать.

Мы уже успели выбраться на улицу, и меня обдавало ледяным ветром. Пар срывался с моих губ и улетал, обращая снежинки в крохотные жемчужные слезинки.

— Могут. Знаешь, что? Брось-ка ты их.

— Как так?

— А вот так. У тебя сотрясение, дитё. В ближайшие пару дней тебе лежать бы. Но, поскольку ты этого не можешь, придётся обращаться с тобой осторожно. Вещи — дело наживное. Выберемся — уж помогу тебе какое-то снаряжение справить, так и быть.

Луна уже почти зашла; на востоке виднелась тонкая алая полоска. Мы не располагали временем: в любой момент камеру могли обнаружить пустой, и тогда…

— Но ведь я не смогу себя защитить, если у меня не будет даже ножа, — сказала я уныло.

— А ты думаешь, что много сможешь, если тебе его сейчас дать? — хмыкнул Святоша. — В твоём состоянии даже ровно идти — уже подвиг. Молодец, кстати.

На морозе мне, конечно, полегчало, но я понимала, что он прав. На плечо опустилась его ладонь в толстой перчатке:

— Ну согласись, выбора у тебя сейчас немного — либо довериться мне, либо упасть в ближайший сугроб.

Я печально кивнула. Если бы я не чувствовала себя такой слабой, мне, наверное, захотелось бы его прибить. Алая полоса тем временем все ширилась — зимний рассвет всегда наступает поздно. Ещё немного, и улицы наполнятся спешащими людьми — ремесленниками, охотниками, лавочниками, жаждущими поскорее открыть торговлю…

Мы бодро зашагали к воротам. Ну, Святоша шагал и впрямь очень бодро, а меня толкал перед собой, немилосердно тыча в спину. Со стороны могло показаться, что стражник поймал нарушительницу.

Мы миновали мост над расщелиной, и дорога начала спускаться вниз. Камень мостовой сменился обледенелой галькой. Одно неосторожное движение теперь могло сбросить меня под скалу. Я замедлила шаг, стараясь идти осторожно, и на моем локте сомкнулась жёсткая и холодная перчатка. Святоша даже не попытался сбавить ход.

Опасный участок закончился: мы сказались на рыночной площади. Здесь и впрямь начинался суетливый, полный гомона и торговли день: уже открывались лавки и магазинчики, полусонные, зябнущие менестрели выдували какие-то грустные и нестройные ноты из флейт и волынок. Святоша уверенно шагал вперёд, увлекая меня туда, где лежали большие бревенчатые ворота с огромным, довольно грубо вырезанным гербом города на них. Мне трудно вспомнить, что он собой представлял, уж больно мало меня тогда занимали мелочи. Мы остановились и оглянулись; сюда стражники добраться ещё не успели.

— Мне нужно сменить одежду, — сказал Святоша.

— Хм? — не поняла я.

— Удирать в таком виде — верх глупости, — пояснил он. — Ни малейшего шанса остаться незамеченным, особенно в такой странной компании. Вот что: стой-ка ты около этих ветродуев, а я скоро вернусь.

С этими словами он подтащил меня к шатру бардов и оставил, смешавшись с толпой мгновенно. Но отсутствовал совсем недолго: мне показалось, что не успело пройти и десяти минут, как он возвратился. Облик его и в самом деле изменился: он облачился в куртку мехом вовнутрь, полосатые штаны, которые явно были ему великоваты, и тяжёлые меховые сапоги.