Баллады снова солгут

— Где ты достал одежду так быстро? — изумилась я.

— Где-где… Скирды сена вон там видишь? На телегах? Их хозяина я чуть дальше оставил. Ничего, шишкой отделается.

— Замёрзнет же? — робко предположила я.

— Не успеет, раньше очнётся. Или найдут. Давай, пошли.

— Куда?

— Туда же, к скирдам.

— Да зачем?

— Почему ты задаёшь столько вопросов? Идём, и все. Придумал я кой-чего, а объяснять времени нет — оглянись!

Я оглянулась и увидела стражников, спускающихся на площадь. Все вопросы отпали сами собой, и я потащилась за Святошей. Около ближней телеги с сеном он остановил меня и сказал:

— Так, теперь все просто. Ты сейчас залезаешь в сено и сидишь тихо, а я впрягаю вон ту чалую и изображаю из себя чурбана на выданье, все понятно? Пока я не скажу — чтоб не шелохнулась!

— Почему просто не взять лошадей? Зачем тащить с собой телегу?

— Затем, что ты не удержишься на лошади с таким шумом в голове, ясно? Я могу тебя к седлу привязать, но делать этого не стану — больно уж странно ты смотреться будешь. Не спорь! Залезай! — последние слова Святоша произнёс уже на пути к стойлу, рядом с которым пофыркивала смирного вида кобылка.

Я посмотрела ему вслед, и внезапно ощутила грубый тычок в ребра, от которого опять закружилась моя многострадальная голова. Обернувшись, я увидела, будто в лёгкой дымке, чернильное пятно лица и горящие тупой ненавистью глаза.

Ну, конечно. На кого ещё я могла нарваться на этой здоровенной площади, с моей-то удачей?

— Ах ты, мразь, — прошипел Эрвен, и я не сдержала вскрика, когда его лапа сомкнулась у меня на запястье, — как ты сбежала, мать твою? А ну пошевеливайся, пока…

Сначала я хотела позвать на помощь. Потом — осесть на землю и зарыдать от боли и слабости. И сразу следом возникло желание кинуться на черномордого ублюдка и выцарапать ему глаза… Выцарапать глаза…

Раскалённая игла в виске, слёзы — не то от обиды, не то от боли и тошноты. Голова кружится слишком сильно, чтобы пытаться удержать призрачную гадюку, бросившуюся в атаку между нашими лицами.

На грани зрения я уже видела метнувшуюся ко мне фигуру Святоши. Но я знала, что он опоздает. Знала это точно, глядя в глаза стражника со всей ненавистью добычи к хищнику. Я знала, что Святоша, каким бы он ни был ловким, уже не успеет предотвратить того, что случится.

Когда его руки коснулись моих обвисших плеч, не давая мне упасть, Эрвен уже лежал на мёрзлой земле, глядя на нас страшными пустыми глазницами с обуглившейся вокруг них кожей.

5

А дальше был почти обморок, и моя память служила мне плохо. Помню только, что в сено я влезла не сама. Помню, что бездыханное тело, ещё несколько минут назад бывшее живым человеком, Святоша тоже куда-то отволок, бормоча ругательства. Меня же он спрятал на самом дне телеги, и уже сквозь муторную полудрёму я чувствовала, как она трясётся во время езды.

Рассудок вернулся ко мне только тогда, когда картина звуков вокруг меня окончательно перестала напоминать злополучную площадь. Содержимое моего несчастного черепа, похоже, совсем размякло — разве что не булькало. Булькало, однако, в горле. Я не сразу поняла, почему — но, когда потихоньку пробудились чувства, осознала, что меня тошнит, и тряская тележка этому очень способствует.

Сдерживаясь изо всех сил, я осторожно высунула нос из-под мёрзлого сена. Мимо мерно проплывали укрытые снегом виды на Сандермау. Тележка хрустела колёсами по снегу на горной тропе под Спящим Быком — цельным куском гранита неимоверных размеров. Над ней уже начинались пики Итерскау — непроходимые твердыни, «Ветрила Мира», как их называли старожилы. Они граничили с древними землями эльфов.

Тошнота стала совсем нестерпимой. Рот открывать не хотелось, поэтому я переползла туда, где сидел правивший телегой Святоша, и потянула его за полу дублёнки. Он обернулся:

— Очухалась?

Я зажала рот рукой и, кажется, икнула. Святоша все понял, потянул вожжи с характерным крестьянским «Тпрууууу!», и телега остановилась. Он проворно соскочил с неё, подошёл ко мне.

— Ну, ну. Давай-ка, вылезай. Чуть-чуть потерпи. Вот так.

Оказавшись на земле, я больше не смогла сдерживаться. Святоша меня немедленно отпустил, и я схватилась за обод колеса, чтобы не упасть. На какое-то время возникло ощущение, что меня выворачивает наизнанку. Мне было отчаянно стыдно перед Святошей, но я ничего не могла с собой поделать. Когда рвота прекратилась, я выпрямилась, хоть и с некоторым трудом.

— Извини, пожалуйста, — утробно-гнусавым голосом сказала я. — Ужас что такое.

— Бывает, — отозвался мой спутник. — Повернись-ка.

Я покорилась, и он натёр мне щеки снегом. Это помогло: бодрость ко мне отчасти вернулась, если только вообще возможно быть бодрой после такой бурной ночи. Я огляделась и поняла, что мы теперь находимся на ближнем перекрёстке трёх дорог. Одна на Арос — городок, который мы только что покинули, вторая — торговый тракт, ведущий вниз, в предгорья, а третья — полузаброшенная тропа, уходящая в Итерскау, к каким-то старым святыням.

— Н-да, — сказал Святоша задумчиво. — В тот раз я здорово ошибся, когда убегал.