Баллады снова солгут

— Как это? — поинтересовалась я, принимая предложенную им флягу.

— Я ушёл наверх.

Во фляге оказалось что-то очень горькое и жгучее. Я хлебнула, поперхнулась и выдавила:

— Зачем? Там же, кажется, ничего нет?

— Не знаю. Я тогда пеший был, брёл полночи только досюда… По ночному-то холодку каково, а? Да и как пешком далеко уйти? Я, наверное, потому самый трудный путь выбрал, что думал — они за мной туда не пойдут… Мне следовало верить в них больше. Ладно, миледи, теперь объясняй.

— Что? — не поняла я. — И с чего это вдруг я стала «миледи»?

— Что ты сделала с тем стражником? Готов руку дать на отсечение, что это какая-то магия. И если я не стал задавать вопросов, когда ты отомкнула камеру соломкой — ну, мало ли, всякие мастера бывают — то выжженные глаза уже как-то… чересчур.

— Магия, — признала я.

— Тогда как ты вообще угодила в эту историю? Ты что, не могла глаза им отвести… Или… Ну, не знаю… Улететь?

Неожиданно для самой себя, я засмеялась.

— Нет… Тут всё… не так легко объяснить.

— Ладно, миледи, не трудись пока. Тошнит ещё?

— Уже нет.

— Тогда забирайся обратно в сено. Не будем терять времени.

…Придорожный кабак «Летай — не падай» не отличался чистотой и радушным хозяевами, но, по крайней мере, был немноголюден. Мы успели сильно проголодаться, а путь предстоял долгий. Следовало уходить ниже, в леса. Святоша сказал, что знает какое-то место, где можно будет отсидеться. Я, правда, не совсем поняла, о чем он говорил — то ли о лагере контрабандистов, то ли о разбойничьей деревушке… В общем-то, мне было все равно.

Когда мы добрались до кабака, я с огромным облегчением слезла с телеги и чудом доползла до ближайшей скамьи. Рисуя картину окружающего мира исключительно по звукам — безболезненно я могла рассматривать только свои ноги — я поняла, что Святоша принёс две кружки и поставил их на стол.

— На, выпей, — сказал он, подвигая ко мне одну из них.

— Что это? — спросила я, обхватывая сосуд пальцами.

— Ром.

— Ром? Зачем?

— Тебя взбодрить. И согреть заодно. Пей, хуже точно не будет.

Я повиновалась. Острое, терпкое тепло хлынуло по моим жилам, разогнало кровь и молоточками застучало в ушах, прогоняя тупую и нудную боль. Мир на несколько мгновений стал мутным и отстранённым.

— Но больше не дам, — меня пихнули локтем. — Долго отдыхать, я думаю, не придётся.

— Почему они ещё не гонятся за нами? — выдавила я слабым голосом.

Святоша ответил не сразу; некоторое время я слышала только громкие глотки. Осушив кружку, он поставил её на стол и сказал:

— Потому что устроено у них там все по-свински. Я ещё когда служил, заметил. У них никогда не бывает запасного плана на тот случай, если что-то пойдёт не так. Вот так и сегодня: они были уверены, что мы не выйдем из камеры, но мы вышли. Бес с ним, вышли и вышли — на то и стража, чтобы поймать нас, пока мы в городе. Они знали, что мы не выйдем из города, но мы опять спутали им карты, покинув его. Тут уже им придётся серьёзно напрягать то, чем они там думают. Задним умом они, конечно, крепки — ничего не скажешь, но…

— Может быть, они вообще про нас забудут? — с надеждой предположила я.

— Про тебя — вполне возможно. Даже наверняка. Про меня — ни за что. У его светлости Гьяльхельма Аросского ко мне личные счёты, сама ведь знаешь.

Я широко зевнула, сама удивившись силе зевка.

— Так что, — продолжал Святоша, вновь наполняя свою кружку, — если нас начнут догонять, я тебя просто засуну в ближайшие кусты.

— Но… — вскинулась я.

— И свяжу перед тем, если надо, — твёрдо оборвал мой порыв бывший узник Аросской тюрьмы. — Даже на кляп не поскуплюсь. Ясно?

— И что, ты им так просто сдашься?

— Нет. Живым, во всяком случае.

— Что-то ничего не понимаю, — я начала злиться. — Что ты хочешь этим сказать?

Святоша пожал плечами.

— Ну, я же все-таки убил этого парня. Меня по закону должны были казнить уже давно. Я не буду сильно страдать, если судьба отнимет у меня свою неожиданную милость. Не особенно она мне и нужна.

— Ты бредишь, — сказала я неуверенно. — Ты же не виноват. Он ведь совратил твою невесту…

Ответом мне было раздельное и язвительное «ха-ха-ха».

— И что с того-то? Если смог совратить, значит, не судьба нам с ней было счастливыми быть.

— Разве он её не против воли взял?

— Письма-то мне она точно не против воли писала.

— Письма?

Мне показалось, Святоша опять издал что-то вроде смешка. Прозвучало это ещё грустнее.

— Прости, забудь… Не так боги судили… На пути к счастью моему не держи меня…

Голос его сорвался, и он размашисто приложился к кружке. Какое-то время слышались только глотки.

— А ты уверен, что она их писала? — спросила я недоверчиво. — Хочешь сказать, крестьянка читать умела?

— Кто тебе сказал-то, что она крестьянкой была?

— А что, нет?

— Нет. Дочка купеческая. Её отец с матерью потом из города уехали. Она у них единственная была, вот и учили всему. Я-то сам давно навострился буквы разбирать… у меня, знаешь ли, отца богатого не случилось, так что — либо учиться хоть чему-то, либо в вышибалы трактирные…

Он говорил так спокойно, что мне почему-то стало страшно.