Баллады снова солгут

После двух седмиц наказания я не могла отказать себе в такой малости. Крик душил меня, пока я раздирала своё лицо ничего не чувствующими пальцами; кожа онемела настолько, что я не была уверена даже в том, что открываю рот.

Мастер не будет сейчас вмешиваться. Я должна пережить первую волну мучений после освобождения; вот если я начну вредить себе слишком сильно, тогда он меня остановит. Остальные мелочи легко лечатся.

Я ощутила, как легко становится внизу живота и как влажно — вокруг; к телесным мучениям добавляется омерзительный стыд. Я оставляю в покое лицо, пытаясь отползти от лужи собственной мочи. Надо скорей приходить в себя, пока не началось что похуже…

Гулко хлопает дверь зала наказаний, я вижу лиловые одежды.

— Как дела?

— Как видите. По-моему, дольше ещё никто у нас не висел. Чего вы пытаетесь добиться, де Разор?

— Того же, что от всех них. Пробуждения способностей. Магия должна за неё вступиться.

— Другие погибли.

— Эта, вроде бы, выносливей прочих. Или упрямей.

Мастер наказаний хмыкает:

— Вот уж в последнее я могу легко поверить!

Меня корёжит от внезапного приступа боли в хребте, судороги леденят пальцы, будто я долго держала их в колючем снегу. Я бьюсь головой об пол.

— Чего ж вам людей-то не хватает, а?

Мне сводит челюсти, да так сильно, что я почти слышу хруст зубов. Руки меня не слушаются, ноги — тоже.

— Не для всего они годятся, Версер. Если у нас всё получится, она будет нам благодарна.

Я буду тебе благодарна, если ты вырвешь себе сердце, тварь. Если честно, я бы тебе с удовольствием помогла. Как же сильно горят вены…

Я об этом не просила. Я не просила родиться в полнолуние, я не просила вас отнимать меня у бабушки Мэйв, я не просила вас мучить меня вашей бесполезной магией восемь долгих зим. Ваша Луна мне не Мать — ни мне, ни сотне других наироу, погибших или сгинувших бесследно в тёмных залах Арэль Фир, Дома Мудрости и Учения.

Бездарности, мы бездарности… Да я и не хочу никакой магии. Я хочу, чтобы это кончилось.

Давление во лбу становится всё более жгучим, и вены тоже. Такое чувство, будто вместо крови в них бежит жидкий огонь, который ищет путь… Я подношу запястье к глазам и с мучительной ясностью вижу синюю полоску под кожей. Огонь нужно освободить из плена, а вместе с ним — и меня саму.

Как же горит голова… такое со мной впервые. К тупой боли я уже привыкла, а тут будто кто суп в моём черепе варит… Я собираю силы в кучу и встаю на четвереньки. Такое ощущение, что позвонки сейчас прорвут кожу на спине. Негромкий разговор смолкает. Но я стараюсь не издавать ни звука, хоть жжение и раздирает горло неслышным воплем.

Надо доплестись до спальни. Там найдётся, чем вскрыть вены, я позаботилась заранее… Магия не придёт меня спасать. Луна не Мать для наироу, и она не любит нас, как других магов, не защищает…

Она убивает нас. И я не хочу дожидаться агонии, которая забрала остальных.

Мастер наказаний открывает передо мной дверь, выпуская меня в темноту и прохладу коридора. Огонь в крови клокочет. Потерпи, скоро я тебя выпущу…

…На этот раз я очнулась от приятного ощущения прохлады: чья-то рука положила мне на лоб влажную тряпицу, и гоблинская пляска в ушах будто бы слегка притихла. Разлепить веки оказалось легко, но память медлила: я не узнавала ни места, где находилась, ни человека, который унимал боль в моих висках.

— Доброго, — поприветствовал меня этот человек. — Я здесь, правда, уже немного запутался со временем, так что просто доброго.

Мир обрёл чёткость. Тусклый свет факелов на стенах, решётка, холодный пол… Каменный мешок! Я почти вскочила, но потеряла равновесие и отпрянула к стене от успокаивающего жеста незнакомца. Кажется, рёбра готовы были треснуть от распиравших меня рыданий.

Но Эрвена здесь не было.

— Эй, эй, всё хорошо, — незнакомец вскочил одновременно со мной, но от его почти ласкового прикосновения к моим плечам я чуть не закричала. — Никто не сделает тебе больно.

Сквозь прорвавшиеся слёзы я различила глаза незнакомца. Серые. И очень близко к моим. Я их уже видела, причём недавно…

— Я тебя не обижу, — тихо и раздельно повторил мой сосед по камере. Подождал, пока я справлюсь со всхлипами, и добавил: — Знаешь, в противном случае я был бы полным козлом.

— Ты… — слабо удивилась я. — Знаешь, четыре дня назад ты выглядел иначе.

— Знаю. С меня быстро синяки сходят. Присядь-ка, — солдат, отомстивший своему командиру, двинул меня к полу мягким, но настойчивым жестом. — Честно, стоять ты сейчас всё равно не сможешь, да и незачем. Как тебя зовут, дитё?

— Я не дитё!

— Конечно. Так как?

— Эльн.

— Очень приятно. Меня можешь называть Святошей.

— Как?..

— Святоша. Это единственное имя, которое у меня вообще осталось, так что пользуйся. Все равно скоро уже некого будет так называть. Лет-то тебе сколько?

— Девятнадцать…

— Да ладно?

— Не веришь?

— Ох, я бы тебе больше пятнадцати не дал, только без обид.

Он приложил тряпицу к моему виску, взял мою ослабшую руку и прижал её к лоскуту.

— Держи теперь сама, раз проснулась.

— Святоша… что они со мной сделали, когда я… — меня вдруг затошнило, и я не смогла закончить фразу.

— Ничего. Пока.