Баллады снова солгут

— А ты кто такая, мать твою? — осведомился Эрвен. — Принцесса эльфей, шоле? Или просто зубы того, лишние? Я-то повыбью, если хочешь. Лучше всех в городе сосать будешь!

— Брось, Эрв, — неожиданно вмешался второй стражник. — Серьёзно, надоело уже. Давай оттащим его, и пусть гниёт себе потихоньку.

— Жопу себе лизни, Серго. Так чё, остроухая? — отшвырнув в угол алебарду, Эрвен переваливающимся шагом направился ко мне.

Мой висок снова жгнуло, на этот раз дольше и сильней. О, нет. Я должна сейчас ответить, я должна сделать что-то, что не даст этому выплеснуться, не допустит беды…

— Эрв, ты в шмат что ли, с бабой драться?

— Ну, отхватит разок в жбан, чё ты, Серго!

— Эрвен, я вынужден буду доложить!

— В штаны себе доложи.

Жжение в виске усилилось, будто кто-то вонзил мне в голову крохотную раскалённую иглу. Что произойдёт с этим человеком, если я буду бездействовать? Какая-то часть меня хотела бы на это посмотреть: слишком уж сильное отвращение росло в моей груди по мере его приближения.

Но оно того не стоит. Я не должна позволить магии решать за меня.

Как только он вытянул вперёд свою медвежью лапу — видимо, хотел схватить меня за воротник — я стиснула в кулаке давно нащупанную за спиной чернильницу и наотмашь треснула Эрвена по морде. Глиняный сосуд лопнул одновременно со жгучим пузырьком у меня в голове, и я не смогла сдержать глупой улыбки, вызванной неописуемым облегчением.

— СУКА! — с этим воплем стражник отшатнулся, прижав руки к глазам. Три шатких, нетвёрдых шага — и Эрвен обрушился на пол с грохотом и звоном, не переставая голосить. Серго забыл о пленнике и бросился к товарищу. Я оглянулась на офицера; лицо у того набухло таким густым багрянцем, что светлые усы выделялись резким пятном.

— ЖЖЁТСЯ! — орал Эрвен, пытаясь протереть глаза кольчужными навершиями. — ЖЖЁТСЯ, СРАНЬ!

— Так, хватит! — рявкнул офицер.

Пленник по-прежнему лежал на полу лицом вниз, его плечи тяжело поднимались и опускались. Я заметила лужицу крови под его волосами.

— Отведите его в камеру и заприте. И хватит его избивать, а то он не доживёт до плахи, — приказал начальник. — А потом, Эрвен, сходи-ка к Перету, может, он знает, как тебя отмыть. Да не юродствуй ты, не так-то тебе и плохо!

Замаранный стражник отнял руки от лица и зыркнул на меня с такой злобой, что у меня закружилась голова. Белки глаз казались страшно яркими на лоснящемся чёрном лице, и выражение их было достаточно ясным.

Он запоминал моё лицо. А ведь я, может быть, спасла его от чего-то похуже…

Затем оба стража схватили пленника за ткань рубахи и просто поволокли. Когда дверь в каменный мешок захлопнулась за ними, я обернулась к офицеру. Дружелюбие из его глаз испарилось, и я почувствовала себя крайне неуютно.

— Вы внесены в список гостей города, — сказал он, — можете идти. Но я бы на вашем месте долго тут не задерживался.

— А в чем этого парня обвиняют? — вопрос вырвался у меня прежде, чем я успела его осмыслить.

Страж зевнул:

— Что вам за дело? Не поделил что-то с племянником нашего князя, да и зарезал его спьяну, а потом пытался в горы сбежать. Да за седмицу не замёрз, живучая тварь. Ну, ничего, в петле ни одна шея целой не остаётся.

…Трактирчик в городе оказался очень уютным, несмотря на низкую плату за постой. Сквозь хорошо утеплённые стены до меня не могли дотянуться холодные и колючие пальцы суровой северной зимы, а золотой парчи на постели мне и не надо. Первые несколько дней я почти не выходила из своей комнатки, отогреваясь после долгого и трудного пути. Приютивший меня охотник — дядюшка Би — после своей кончины оставил мне достаточно эффи, чтобы не отказывать себе иногда в стакане горячего вина с пряностями, и этого хватало мне если не для счастья, то хотя бы для покоя.

Прошло четыре дня, в течение которых трактир беспрестанно кутался в метели и пургу. И вот наконец-то выдался вечер, когда сквозь иней на стёклах проступили звезды. Я сидела в общем зале и потягивала горьковатый тёплый эль из глиняной кружки. Повсюду трепетали робкие огоньки свечей и светильников.

— Тишина сегодня какая, — благообразный трактирщик Инги был явно настроен поговорить, устав давить зевоту.

— Все сидят по домам, греются, — я пожала плечами и жестом показала, чтобы мне добавили эля.

Хозяин вновь наполнил мою кружку.

— Тихий у вас городок, — заметила я, отпивая. — Наверное, немного у стражи работы.

Инги ухмыльнулся. Видел он зим, наверное, сорок, и годы уже сказывались на нем согбенными плечами и высокими залысинами.

— Теперь, наверное, будет немного.

— А раньше? — полюбопытствовала я.

— Раньше-то? — трактирщик фыркнул. — Раньше этот племянничек княжеский никому житья не давал. Что в офицеры угодил он по праву рождения, а не за заслуги, так ещё понять можно — так уж принято, и не нам спорить. Удивительно, как его лавиной в горах за все его подвиги не накрыло!

— Что творил-то?..

— То, что пьянствовал он, буянил да народ честный ночь-полночь избивал — опять же, стерпеть можно! Вот подлецом был… да не при вас будет сказано, сударыня.

— Был? — поудивлялась я для виду. — И чего ж он творил-то такого?