Баллады снова солгут

— Вы… вы хотите сказать, что… — смысл его слов доходил меня очень худо. — Вы хотите сказать, что я… не умру?

— Тебе следовало понять это сразу, глупая полукровка! Или ты до сих пор не взглянула на свои руки?

— Но… но другие, магия их убила… откуда вы знаете, что я..?

— Луна не меняет своих решений, понимаешь ты это, или нет? В каждом из нас магия пробуждается как спаситель, и она спасла тебя. Теперь твоя жизнь принадлежит Луне, и ты не сможешь убить себя, как бы тебе этого ни хотелось.

От его речи во мне вдруг стало так пусто, будто меня выпотрошили, а внутренности мои сожгли и развеяли пеплом по ветру. Значит, нет никакой надежды вырваться отсюда — из Арэль Фир, из полутёмной лечебницы и холодной спальни, полной призраков…

Если только они могут меня видеть, если только их сердца сияют теперь звёздами, как учат жрецы — разве смогут они простить меня? Если наша удача — это молитвы погибших друзей, то какова будет моя, если я жива благодаря той силе, что погубила их всех? Если нас хранят души любимых, как Тиви сможет желать мне добра?

— Твоя жизнь принадлежит Луне, — повторил Мерклес де Разор, сверля меня острым взглядом. — Запомни это!

Уронив голову на подушку, я зажмурилась и несколько раз повторила его слова про себя.

Я — маг. Моя жизнь принадлежит Луне.

«Луне. Но не им».

Этот бесплотный шёпот не был моей собственной мыслью, он звучал иначе. Но я не успела ему удивиться: виски вдруг будто пронзило раскалённой спицей, и на миг я почти закричала.

— Эльн, что такое?..

Огонь, который на самом деле не сжигал, распространился от скул ниже, к шее и затем проник в самый хребет, заставляя каждый мускул на своём пути напрягаться и переполняться колючими искрами. Я села в постели, неотрывно глядя в глаза Мерклеса де Разора и едва осознавая, что не моргаю.

— Эльн, держи себя в руках! Управляй собой, очисти свой разум! Не давай чувствам воли! Эльн, ты слышишь меня?

Мои ноги касались холодного пола очень медленно, и Мерклес де Разор тоже пятился медленно, а на моих запястьях светились две черты от порезов, и из них пробивались серовато-голубые стебли.

— Эльн, ты должна с этим справиться, тебе стоит только захотеть, и оно прекратится…

Захотеть?.. Но я этого не хочу… А чего я на самом деле хочу?

Если я отомщу за своих друзей, будут ли они за меня молиться? Будут ли они рады твоей смерти?

Стебли обвивают мои руки и что-то шепчут, будто пытаются меня поддержать. Спину внезапно обдаёт жаром, я оборачиваюсь и вижу, как смятые простыни занимаются пламенем. Крики целителей долетают до меня словно издали.

— Эльн, управляй этим! Оно в твоей власти!

О, я с радостью…

Призрачное свечение стеблей становится ярче, и внезапно лозы заполняют собой всю комнату, пронизывают каждый кирпич в стенах, и я слышу их тихое пение где-то на самой грани слуха. Я сосредотачиваюсь на голубоватых ростках, пробивающихся из-под плаща адепта Лоорэ, и они обретают силу, прорастая прямо сквозь ткань.

Чего я хочу? Я хочу, чтобы ты почувствовал то же, что и Тиви.

Крик звучит громко, но он всё равно не может заглушить песню лоз. Как и другие голоса, врывающиеся туда, куда их никто не звал:

— Она обезумела, сделайте что-нибудь!

— Мастер, мастер!

— Её нужно сковать, немедленно!

— Да остановите же её!

У меня закладывает уши, и сознание начинает неторопливо угасать. Первыми пропадают из мира лунные стебли, а затем и жар пламени исчезает без следа.

— С вами всё в порядке, де Разор?..

— Она подожгла меня, мрак её побери, она меня подожгла!..

Темнота подходит ко мне вплотную, но я громко смеюсь прямо ей в лицо.

12

— Эй, Белка, открывай уже глаза. Страшен был сон!

Я разлепила веки, превозмогая боль. Голова почему-то была тяжёлой, тело — наоборот, лёгким, как пёрышко, и голову эту самую держать отказывалось. Я попыталась её поднять — и не пожалела.

Над моей головой шумел бор. Только уже не тот. Совсем не тот, это было очевидно. Там, где мы в последний раз отдыхали, пики Итерскау ещё только вырисовывались вдали тёмными силуэтами. А здесь они закрывали полнеба и нависали над головой. Под моими ногами были уже не листья, а снежный покров, и рыжие стволы сосен обступали нас куда плотнее, чем в окрестностях покинутой стоянки.

Басх сидел в снегу и ощупывал себя. Святоша стоял с ошалевшим лицом, на котором застыла улыбка юродивого. Я оторвалась от обелиска и с тупым удивлением поняла, что он почему-то оказался сосной.

— Где мы?

— Где-то глубоко в Сандермау, грызун. Ух! — Святоша ликовал. — А я уже стал бояться, что не сработает!

— А… А Жертва?

— Эта тварь? Осталась там.

— Не успела?!

— Нет. Когда она была уже в двух шагах, подул ветер, и всё… поменялось.

— Вы не рассказывали, что мы можем столкнуться с таким.

Странно, но голос Басха звучал так спокойно, словно речь шла о неожиданной встрече с друзьями на главной улице Локенхейна. Он уже поднялся и теперь отряхивал снег с шубы, оглядываясь по сторонам.

— Ну уж извините, — обиженно отозвалась я, понемногу приходя в себя. — Мы не знали, что на нас натравят Мстительную Жертву.

— Да я не о ней! — учёный испуганно замахал руками. — Я об этих удивительных устройствах.