Учёный раздражённо зыркнул на него, но промолчал. Я, в свою очередь, подавила желание посоветовать им набить уже друг другу морды и успокоиться.
Около этих камней, прозванных Басхом «стоячими», мы и решили немного перекусить. Небо устало хмуриться, вздохнуло и принялось засыпать нас лёгким суховатым снегом. Проснулся ветер и начал пробовать на нас силу своего дыхания. Горам будто не было дела до того, что до зимы осталась ещё целая луна.
Древнее сооружение совершенно не возражало против нашего общества. Я никак не могла справиться с ощущением, что вблизи камней все мои чувства будто бы обостряются, а иней на их поверхности — никакой не иней, а лунный мох, сродни тому, что я видела во время своих колдовских всплесков. В напряжённом молчании мне было не за что уцепиться ни слухом, ни взглядом, и потому мои глаза раз за разом останавливались на середине круга. Отводить их приходилось с серьёзным усилием, и мне всё больше чудилось что там, в этом невидимом центре, действительность слегка отслаивается, будто краска с отсыревшей притолоки… Желание подойти и одним взмахом ладони обнажить то, что скрывается под ней, жгло мои виски изнутри без малейшей надежды на победу.
И я, и Круг прекрасно знали, что если время для этого когда-нибудь и придёт, то не сегодня.
Всё в том же молчании мы свернули привал и продолжили путь. Покидая уступ, я оглянулась на Круг. Небо нависало над ним с такой тяжестью, словно хотело раздавить, а он будто бы и не противился. В обломках скал, устремлённых ввысь, было столько тоски и покорного ожидания неизбежности, что у меня сжалось сердце. Действительность меж ними всё так же трепетала и колебалась вокруг тонкого, видимого только мне…
Шрама?
От этой мысли я вздрогнула и зачем-то зажала себе рот рукой. Это не ускользнуло от Святоши, но я сделала вид, что не замечаю его вопросительного прищура. Ему случалось выслушивать от меня всякую дичь, но это…
Я слишком мало сомневалась в том, что вижу, чтобы не подозревать у себя начало самого настоящего безумия.
Заночевать мы должны были уже там, где начинались Итерскау. «Аутерскаа», — упорно вмешивался в мои мысли внутренний голос, исправляя то, что казалось ему помаркой. Хотя с чего бы вдруг? Как и все северяне, я привыкла называть Ветрила Мира первым именем. Что изменилось?
Из Семихолмовья они казались лишь бледным наброском на голубом полотне; три дня назад они бросили на нас свою густую тень и изменили мир в её пределах; сейчас они виднелись впереди, точно острые и сияющие стены безымянной крепости. Ближе к вечеру мы взошли на последнюю, милосердно пологую вершину и увидели, наконец, Аутерскаа в их истинном обличье. Каменная гряда перед нами росла из вечных снегов и оканчивалась в облаках, будто подпирая собой небо. Лики скал были гладкими и бесстрастными, а мы — маленькими и совершенно незначительными, недостойными даже слабого эха от наших голосов.
— Ох ты ж, — тихо сказал Святоша, — я почти не верю, что мы в самом деле дошли.
— И не говори, — отозвалась я. — Как далеко отсюда до той долины?
— Дня через два по моим расчётам мы должны уже быть на месте, — сказал Басх. — Я и не представлял, какие они… большие. Ветрила Мира…
Если только ветрило может быть каменным… Мной владела странная смесь ужаса и восторга, будто мой дух метался в безумной тишине Аутерскаа, лишившись всякой опоры.
Внезапно небо начало светлеть, сметая, наконец, снежное одеяло. Проглянули из-за вершин звезды… И полыхнула в вышине яркая зелёная лента. Ещё одна, затем ещё и ещё, и вот они танцуют на рвущихся тучах, сияя, ликуя и насмехаясь над нами.
— Это что ещё такое?.. — тихо изумилась я.
— Никогда не видела, что ли? — удивился Святоша. — Это Песня Неба. На Севере в осенние да зимние луны часто бывает, просто из Семихолмовья не видать.
— С ума сойти…
— Серьёзно? Никогда раньше не смотрела?
— Я тоже, — присоединился Басх к моему изумлению. — Много читал про это явление, но никогда не видел.
Святоша усмехнулся.
— Ну, любуйтесь тогда.
Тучи потихоньку расступались, выпуская невероятное сияние из-под своих клочьев. Зелёные ленты рассыпались по небу яркими трепещущими дугами. Для меня весь наш поход оправдался в тот же самый момент — сумасшедшие деньги, обещанные Басхом, здесь казались чем-то ненастоящим, далёким и ненужным.