Песня зазвучала меж скалами так неожиданно, что мы все вздрогнули. Аутерскаа явно считали этот голос важней наших: прихотливое эхо неслось впереди песни, создавая впечатление, что её поёт каждый валун, да что там — каждая снежинка под нашими ногами.
— Вроде бы Околица прошла, — сказал Святоша. — А солдатня все поёт. Не спится же им тут. Ладно, пошли. Стемнело уж совсем, а на открытом ветре тут спать что-то не больно хочется.
Трава, засыпанная колким снегом, снова захрустела под сапогами.
Однако просвет в небе был очень недолог. Настолько недолог, что я уверилась, будто тучи разошлись исключительно по воле магической Песни. Не успели мы одолеть и полпути до скал, как серая пелена вновь сомкнулась над нашими головами, и мы оказались в непроглядном мраке. Святоша зажёг единственный уцелевший фонарь, но он не особенно помогал: снегопад сделался таким густым, что жёлтые лучи выхватывали из мглы лишь бесчисленные рои снежных пчёл.
До настоящего бурана погода не дотягивала, но брести почти вслепую было трудно и, признаться, жутковато. Святоша упрямо держал курс на скалы, где наверняка можно было укрыться от ненастья, а мы с Басхом покорно топали следом, постоянно поскальзываясь. Под ногами снова был подъём, причём довольно крутой, и при мысли о том, что от одного неосторожного движения я могу покатиться вниз, к горлу подступал противный ком.
Мы поднимались зигзагообразной тропой, и справа от меня оглушительно свистел нарастающий ветер. Метель скрыла от нас всё, что осталось внизу, заполнив пространство ревущим белёсым туманом. Совсем стемнело: обычно в это время мы уже грелись у костерка и жевали то, что Небо нам послало, а сегодня приходилось продолжать поход, несмотря на одолевающую усталость.
Долгое движение вдоль склона было единственным в нашем случае способом избежать изнуряющих пощёчин ветра. Вот Святоша, возглавлявший наше не особенно триумфальное шествие, скрылся из виду: впереди был поворот. Следом исчез и Басх, заслоняя рукой лицо.
Тут сквозь ветер прорвался звук, которого в этих горах не должно было быть. Тонкий, высокий женский голос, тянувший одну тревожную ноту. Прервался. Потом повторился — с резким повышением, словно зов водящего в прятках. «Ку-ку, где ты?..» — пронеслось в моей уставшей голове. Я обернулась, вгляделась в темноту. Ничего, естественно, не увидела, отнесла пробежавший по спине холодок за счёт пробравшегося под одежду мороза, развернулась обратно, и мне в лицо ударил особенно сильный порыв ветра. Я глотнула снежинок, закашлялась, и именно этот момент выбрала моя нога для того, чтобы не найти опоры.
За поворотом начинался обрыв, благодаря метели ставший невидимым, и вот по нему-то я и покатилась в колючую снежную мглу, успев издать что-то вроде короткого писка. Когда мёрзлая земля закончила пересчитывать мои рёбра, а лицо прочно утвердилось в снегу, я сделала попытку пошевелить конечностями. Вроде бы цела, если не считать тянущей боли в щиколотке.
Я села, выплюнула набившийся в рот снег. Нет, мне точно повезло. Интересно, далеко ли я улетела?
Попытавшись оценить высоту склона, я вдруг поняла, что это невозможно. Метель заслонила всё, а ночь окончательно вступила в свои права, оставив меня одну в холодной и враждебной пустоте. Где-то в ней пропал свет нашего фонаря, и вот от этого стало действительно страшно.
— Святоша! — закричала я, отфыркиваясь. — Свято-оша!
Ветер продолжал мерно свистеть, унося в неведомые дали и мой крик, и пар, слетающий с моих губ. Заметили ли они вообще моё отсутствие? Очень может быть, что и нет… Имеет ли смысл кричать?
Я с неожиданной злобой подумала о магах, подославших к нам Мстительную Жертву. Выжить-то мы выжили, да вот по их милости остались безо всех верёвок, которыми так предусмотрительно запаслись в Семихолмовье. Если бы мы были связаны между собой, как и положено делать при таких восхождениях, меня бы успели поймать.