— Ну, по-видимому, мы можем собой гордиться, — заметил Святоша в ответ на это. — Но хвастаться тоже не будем. Нам даже в Семихолмовье никто не поверит.
— А почему эта деревня называется Семихолмовьем? Я там никаких холмов не видел, — задумчиво произнёс учёный, отвлекаясь от дороги и спотыкаясь об очередную трещину в плите.
— Ходил вроде слух, что холмы имеются в виду не обычные, а могильные, — невесело отозвалась я. — Одна из тех историй, что на Сауинь рассказывают.
— У нас теперь своя сказочка есть, ничуть не хуже, — Святоша хохотнул.
— Хуже. У нас в сказке нет гнилых лиц с червями, сыплющимися из глазниц.
— Но мертвяки-то есть! Эти ребята жил и несколько сотен лет назад!
— Кто на это купится?
— Если ты не будешь портить мне веселье, то куча народу.
— Не портить тебе веселье — это молчать о том, что ты выдумаешь прямо на ходу?
— Злая ты, Белка. Нет, я буду тебя людям показывать, как доказательство: насмотрелась ужасов, вот глаза и пожелтели.
— Иди-ка ты в пень, а? И так тошно от этого.
— Брось! Ты же мужиков теперь взглядом сможешь в поленницы складывать, где им ещё на такую диковину любоваться?
— В бродячем цирке покрасивше сыщутся.
— Не прибедняйся.
— Что, уже и нельзя?
— Взгляните-ка! — возглас Басха прервал наши пререкания, и мы посмотрели туда, куда он указывал, то есть — наверх, где с крутого обрыва глядела на нас неизвестно откуда взявшаяся ослиная морда. Рыжая, с белым пятном. Глядела очень пристально, не отрываясь.
— Откуда здесь осёл? — изумился Святоша. — Дикий, что ли? Караванов сюда, вроде, никто не водит.
— А если и да? — ухмыльнулась я: моя способность удивляться ещё не восстановилась после недавних приключений. — Мы тут рассуждаем, в какие древние да непознанные хляби забрели, а на самом деле кто-то давно уже ярмарку в Хардаа-Элинне устроил?
— Нашла, чем пугать. Я буду рад. Слава мне до одного места, а по доброму элю я уж заскучал порядком.
— Пьянь.
— Не Тунглид Рэтур ли это? — Басх явно всполошился.
— Вы думаете, они бы так явно за нами следили?
— Едва ли…
Морда дёрнулась и скрылась из виду.
— Дикий, — сказал Святоша. — Иначе и быть не может.
Подведя таким образом итог происшествию, мы продолжили путь.
Сам по себе ослик меня не встревожил: ну, какую опасность он мог означать? Ни лихие люди, ни контрабандисты, ни маги их с собой не таскают. Но вот о последних и в самом деле в последнее время было слышно слишком мало — особенно с учётом того, какое назойливое внимание нас сопровождало поначалу.
И куда же подевались наши заклятые друзья? Очевидно, что крепление им очень нужно — Мстительную Жертву просто так не посылают. Но с тех самых пор от них не было ни единой, даже самой завалящей весточки. Неужели они сдались? Никогда не поверю.
А может, что-то в Аутерскаа мешает им нас преследовать? Если уж мой слабый «дар» ведёт себя так странно, то они тоже должны были заметить изменения в своей магии. И кто знает, какие именно?
Впрочем, на это не стоит надеяться. Мои силы здесь упорядочиваются, да и маги уже бывали в здешних местах — должны знать, с чем тут можно столкнуться. Они точно подготовились.
Так почему мы продвигаемся вперёд без малейших трудностей?..
Изрезанные стены и ясное, почти сапфировое в самой вышине небо смотрели на меня в спокойном молчании. Окружающая тишина, изредка нарушаемая лишь пением ветра, будто протягивала к нам бесплотные руки, предлагая доверять ей. Она будто говорила: «Здесь нет никого, враждебного вам».
Почему же мне так тревожно, что загривок аж зудит?..
Как выяснилось на вечернем привале, ставшем достойным окончанием спокойного безветренного дня, подобные размышления тревожили не только меня. Басх сегодня не стоял на часах, поэтому завалился спать, едва поев — сказалась прошлая ночь, когда его отдых был короток. Первая смена, как обычно, принадлежала мне, но Святоша на боковую не спешил, хоть и выглядел болезненно утомлённым.
Я достаточно давно его знала, чтобы понять: выдыхается. Это состояние тела и духа настигало его неизбежно в каждом дальнем походе, но всегда по разным причинам и в разное время. Сам за собой он этого обычно не замечал, а если и замечал, то не давал усталости сказываться на делах. И, тем не менее, это всегда значило, что нам пора сворачивать к ближайшему очагу с более-менее мягкими постелями и приличным элем.
Но в этот раз как-то уж очень быстро. А на отдых надежды никакой. Ох, беда…
— Ты как? — спросила я, снимая варежки. — Хочешь, отдам пальцегрейки?
— Оставь себе, — Святоша махнул рукой, отвлекаясь от чурочки, из которой что-то стругал. — Все в порядке. Видишь, ничего не отморозил.
— Спать не собираешься?
— Нет.
— Чего это? Ночь впереди долгая, тебе ещё сторожить. Ложился бы, а?
Напарник вскинул косматую голову с расплётшейся косой и посмотрел на меня.
— Опять кругами будешь ходить? Сам знаю, что выгляжу отвратно, но ничего не поделаешь.
Мне ничего не оставалось, кроме как развести руками.
— Ты меня поймал.