Баловни судьбы

— Так. — Макс поднял руку. — Хорошо, хорошо... Остается последний вопрос. — Он повернулся к Клэсу: — Ты как, сядешь на место или, может, останешься здесь?

— Пожалуй, останусь здесь, — ответил Клэс.

— Ну что ж, ладно. Вообще-то это, конечно, нарушение регламента, но я разрешаю тебе остаться, поскольку ты все равно не промолчишь. Речь пойдет о проигрывателе.

Настроение мгновенно изменилось, точно он произнес волшебное слово: веселое оживление уступило место настороженной подозрительности. Вдруг стало так тихо, что было слышно, как кто-то провел ногой по паласу, а Клэс переступил с ноги на ногу.

— Я не знаю, передали вам Клэс с Микаэлем содержание нашего разговора или нет, но на всякий случай коротко изложу суть дела. Как вам известно, существует уговор, по которому вы должны оплатить половину стоимости нового проигрывателя. Кое-кто из вас считает, что это не совсем справедливо, и ко мне обратились с просьбой отменить это решение. Мы, то есть учителя, обсудили этот вопрос на педсовете. И не пришли к единому мнению, поэтому старое решение остается в силе. Вот и все. Может, ты, Аннерс, сам объяснишь ребятам, почему ты против его отмены?

— Хорошо, — сказал он и подумал о том, что все-таки пришлось объясняться, как он, впрочем, и предполагал.

— Поскольку Клэс предпочитает стоять, я, пожалуй, буду говорить сидя, — начал он и по наступившей в комнате тишине и по тому, с каким видом Клэс облокотился на телевизор, понял, что поставил себя в невыгодное положение. Следовало выйти вперед и потребовать, чтобы Клэс убрался на место. Или сам Макс, прежде чем устроиться на одном из низких столиков у окна, должен был заставить Клэса сесть.

Он поднялся и стал за спинкой своего стула. Теперь, повернувшись в одну сторону, он мог обращаться к ребятам, а повернувшись в другую, отвечать на реплики Клэса, если потребуется. Когда потребуется. Он откалилялся и подумал, что, наверно, надо было подготовиться, хотя, конечно, это и смешно. Подготовиться, точно ему предстоит важное политическое выступление. Ведь не враги же перед ним, просто ребята и коллеги на обычном общем собрании, которое к тому же проходит в довольно-таки приятной, непринужденной обстановке.

Он улыбнулся.

— Ну что ж, попробую по мере сил отстоять свою точку зрения, — начал он и тут же догадался, что так начинать не стоило. В их прищуренных взглядах он снова уловил ту же враждебность, как тогда, у стены. Он заметил, как Макс нахмурился, недовольный, что он никак не приступит к делу, а Йохан по обыкновению скривил губы в выжидательной, чуть насмешливой улыбке.

— Так вот, мне кажется, что отменять старое решение не следует, потому что... потому что это было бы неправильно. Вы должны понять, нельзя просто так ломать вещи и воображать, что все сойдет с рук.

Не то, конечно, не то хотел он сказать. Ведь в конце концов он вовсе не против, чтобы у них были эти распроклятые проигрыватели, какие угодно, с колонками и всякими причиндалами. Но речь-то ведь совсем о другом, ему хотелось объяснить, что куда важнее уважать друг друга и что люди, которым веришь и которых уважаешь, должны быть верны своему обещанию. Ведь учителя надеялись, что ребята сдержат свое слово, и только поэтому отнеслись к ним как к равным. Но, если долг будет прощен, они утратят право считаться взрослыми, которого сами так упорно добивались, и останутся просто маленькими детьми, капризно требующими своего лишь потому, что так легче всего.

— Понимаете? — спросил он и увидел, что сейчас они вообще не настроены что-либо понимать.

Он подумал, что было бы гораздо легче, если б они сейчас сидели в классе одни, он и семь-восемь ребят из его группы. Или если бы он был один на один с коллегами.

— У вас было все, чего вы хотели, — опять заговорил он, но крики ребят прервали его.

— То есть как? Что значит «все»?!

Макс поднял руку, и в комнате воцарилась тишина. Враждебная и настороженная.

Как же объяснить свою мысль? Как, не обидев, объяснить, что он о них думает?

«Вас задаривали всем, чем только возможно, — кричало в нем, — сладостями, билетами в кино, игрушками, велосипедами и мопедами, — взамен того, чего дать не могли. Вы чувствуете, что вас обманывали, но не можете понять зачем, и вам кажется, что сейчас вас обманывают снова».

— Конечно, — сказал он, — у вас всегда было множество всяких вещей, в материальном плане. Понимаете... ну, в общем, вещей. Вы поймете, если хорошенько подумаете, что у вас никогда не было в них недостатка. Ваши родители...

— Чьи это родители? — гаркнул Бондо.

— У некоторых из вас есть и мать, и отец, у других — только мать...

— Которым мы и на фиг не нужны! — Это уже Рольф.

Он повысил голос: