Баловни судьбы

После такого дежурства весь следующий день Янус скрывался в той части здания, где у него была небольшая квартирка, и даже в столовую носа не казал. Но через день появлялся снова, отоспавшийся, с ясным взглядом синих глаз, тщетно надеясь, что теперь-то дело непременно пойдет на лад. Его появление тотчас вызывало приступы смеха, потому что среди коллег о нем уже ходила очередная забавная история. С ним постоянно случались происшествия, рассказы о которых вызывали смех и внушали другим уверенность, что они-то сами с ребятами справятся. Не то что Янус, он же просто-напросто несчастный паяц. И они могли позволить себе быть с ребятами построже, ведь объектом насмешек и выпадов всегда был кто-то другой.

Несладко приходилось ему в интернате, и никто даже пальцем не пошевелил, чтобы облегчить его участь.

Почему же мы от него сразу не избавились? — размышлял он. Почему, собственно, он так долго здесь работал?

А потом снова подумал: но мы ведь, в общем, так и поступили, заставили его уйти, причем ради его же пользы. Так оно и было. На собрании все мы с самым серьезным видом говорили, что так продолжаться не может, что в его же интересах подыскать другую работу, поспокойнее. Теперь он, возможно, живет более или менее сносно и обрел наконец душевный покой. Не очень, конечно, красиво, что мы воспользовались его бедой как своего рода стимулом в собственной работе, но в конце-то концов мы приличия соблюли, сделали так, чтобы он ушел. Ведь так и было.

Он закрыл глаза, стараясь больше не думать об этой старой истории, и покраснел, восстановив в памяти истинный ход событий.

Конечно же, все было не так. Это ребята заставили его уйти, когда он им надоел. Это они потребовали, чтобы он уехал. Не мы предложили решение, которому он, в сущности, и сам был рад. Мы просто констатировали, что вот он такой и сякой, настоящий козел отпущения. Точная копия того, известного с незапамятных времен живого козла, которого приносили в жертву ради...

Не увлекайся, предостерег он себя. А то зайдешь, слишком далеко. Остановись и больше об этом не думай.

...Приносили в жертву ради всеобщего процветания и блага. Ради сохранения спокойной рабочей обстановки, укрепления коллектива, ради того, чтобы профессиональные качества остальных никогда не подвергались сомнению.

Словно из далекого прошлого, до него донесся собственный голос. Он вспомнил, как однажды после общего собрания, на котором Янус выступил особенно неудачно, он стоял с Йоханом у двери в комнату отдыха и заметил: «Честно говоря, как-то даже неловко присутствовать при этом».

И увидел, что губы Йохана скривились в нагловатой улыбке, которая тогда, на карнавале, так гармонировала с его кружевными манжетами и надушенными волосами. И услышал в ответ: «Да ладно! Он все-таки делает свое дело. Что бы об этом ни думали».

Малышка повернулась во сне. Мягкий полумрак постепенно сгущался, уступая место плотной темноте. Мир и покой окружали его.

Пусть только попробуют сделать из меня второго Януса, думал он. Пусть только попробуют. Я в такие игры не играю.

И то, что он додумал эту мысль до конца, словно бы принесло ему облегчение.

Умей давать сдачи, Аннерс!

— — —

— Может, заскочишь к нам после отбоя? — сказал Клэс, и он, попытавшись сделать вид, будто привык получать подобные приглашения, не сумел скрыть своей радости и, задыхаясь от волнения, поспешил ответить:

— Конечно, заскочу!

И вот он здесь. Сидит на койке Клэса, подложив под спину подушку и поставив на пол возле себя бутылку пива. На другом конце кровати — Микаэль, а на верхней койке болтает ногами Бондо. Сам Клэс расположился в удобном кресле, положив ноги на столик у окна.

Он медленными глотками пил пиво, когда другие прикладывались к бутылкам, смеялся, когда смеялись другие, и, расслабленный, успокоившийся, каждым своим нервом ощущал, насколько близок им. Он находился в интернате уже больше полугода и вот наконец сблизился с ними. И сейчас чувствовал себя так, словно влез в старый, давно не ношенный удобный свитер. Все было, как и должно быть: знакомо и привычно, как бывало прежде, в светлые периоды его жизни.

Он снова был членом небольшой, крепко спаянной компании, послушный воле вожака, готовый не моргнув глазом выполнить любой приказ, а в награду пользоваться защитой и благосклонностью этого вожака. Когда-то вожаком был Ян, в другой раз — Джон, в третий — Ким, но в общем это всегда был как бы один и тот же парень с сильным, независимым характером. Он шел впереди, и остальные следовали за ним послушно, без колебаний, не обращая ни малейшего внимания на то, какими опасными путями они шли и куда вели эти пути. Словно собака у ноги хозяина. Как можно ближе к этому самому Джону, или Яну, или Киму, одобрительная ухмылка которого согревает душу. Чего только не сделаешь ради этой улыбки, ради того, чтобы сидеть в каком-нибудь потайном, запретном месте, не сводя глаз с этого парня и чувствуя себя одним из его приближенных.