Балтийцы (сборник)

Через несколько секунд вторая мина, с увеличенным зарядным отделением, достигает парохода, и видно, как острие струи касается середины корабля… Две секунды, непонятно длинные, и затем взрыв, заставивший содрогнуться всех. От середины корабля поднялся громадный белый столб воды, взлетевший мгновенно на чрезвычайную высоту и закрывший собою весь пароход… Точно каскады мельчайших бриллиантов, рассеиваясь по ветру, пересеченные радугой, медленно падали струи воды, постепенно открывая смертельно пораженного врага…

Пароход лежал на боку, накрениваясь все больше и больше. Мачты, трубы и надстройки грудой бесформенных обломков загромождали залитую водою палубу. Несколько человек торопливо суетилось около единственной уцелевшей шлюпки, еще висевшей на талях. Тали запутались. Их рубят топором. Шлюпка падает в воду. В нее прыгают пять человек и, не дожидаясь остальных, отталкиваются от гибнущего парохода, который уже наваливается на них своим тяжелым бортом. Еще несколько мгновений, и пароход стремительно переворачивается вверх дном, накрыв, как могильной плитою, не успевших сесть в шлюпку людей. Еще минута, и волны сомкнулись над нашей новой жертвой, на корме которой я успел прочесть и записать слова: «Кольга» – Любек.

Все молчат и временами взглядывают на командира.

– Вероятно, погибли люди, – говорит вдруг он.

– Что же делать. Ведь это война. Надо было слушаться сигнала, – задумчиво отвечает старший офицер. – Они топят, не предупреждая, а мы, подвергая себя страшному риску, всплываем и обнаруживаем себя ради гуманных чувств.

В молчании осмотрев еще раз горизонт, мы снова скрываемся под водой. Пароходы, наблюдавшие взрыв, изменили курсы и прошли стороною. Но, спустя час, на горизонте появились новые, державшие прямо на нас. Медленно прошли мимо один испанский и два шведских. Командир по-прежнему, не отрывая глаз, стоял у перископа, сумрачный и молчаливый. К концу второго часа подводного хода он знаком подозвал старшего офицера и, уступив место у перископа, спросил односложно:

– Да?

– Да, – ответил старший офицер и, поспешно спустившись в центральный пост, занял свое место между рупорами переговорных труб, соединявших его со всеми частями лодки.

– Всплывай-ай! – протяжно командует командир.

Через минуту лодка выскакивает на поверхность и ворочает вслед за только что прошедшим на контркурсе новым германским пароходом. Опасаясь терять время понапрасну, мы открыли огонь одновременно с поднятием сигнала. Пароход сначала заметался из стороны в сторону, потом остановился и бессмысленно засвистел, вероятно, призывая на помощь. Мы подошли вплотную, и старший офицер передал по-немецки приказание покинуть пароход. На нем засуетились медленно и бестолково.

– Шнеллер! Шнеллер! – кричал старший офицер.

Объявив для ускорения дела, что пароход будет утоплен через две минуты, мы отошли на траверз и навели кормовой аппарат.

Как только последняя шлюпка отвалила от борта, вновь раздалась краткая команда «Пли», и в третий раз оглушительный раскат взрыва пронесся над морем.

На этот раз нам попался совершенно новый, чисто выкрашенный пароход, груженный лесом. Взрыв произошел в носу и корабль погружался, задирая корму. «„Бианка“ – Гамбург», – записал я его имя и порт приписки. В момент взрыва открылся, вероятно, какой-нибудь клапан, и пароход засвистел. Через минуту он уже стал на попа, усеяв досками и бревнами все пространство вокруг себя. Жалобно свистя, он медленно уходил в воду, точно с трудом вонзаясь в нее, а вверху, над кормою, меланхолично, размеренным малым ходом работал винт, как бы помогая пароходу пройти свой последний, предсмертный курс. Как и в первый раз, как только коснулась труба поверхности моря, раздался вторичный взрыв и, объятый облаком пара, пароход стремительно исчез под водой.

С обеих сторон от нас видны были нейтральные суда, которые, застопорив машины, наблюдали невиданное зрелище. Некоторые были совсем близко.

Командир приказал немецким шлюпкам приблизиться и высадить капитана. Высокий, черномазый, сутуловатый мужчина в синей кепке вылез к нам на палубу и был отправлен к своему собрату, целый день молча просидевшему на койке.

Другая шлюпка тоже порывалась пристать к нашему борту. Старшина ее указывал на матроса с завязанной платком головою и кричал, что он ранен осколками снаряда, прося сделать ему перевязку. Командир махнул, чтобы они подошли, но несколько тревожным взором все рассматривал черный дымок, за которым скрывалось какое-то быстроходное судно.

Боцман лихо развернулся и ловким кругообразным движением метнул бросательный конец на немецкую шлюпку, которая, подымаясь на волне, не знала, за что зацепиться. Видно, это был самый неудачный день в жизни раненого немца. Вместе с другими он сделал движение, чтобы поймать конец, но поскользнулся, и груз бросательного конца хлестко звякнул ему по переносице, так что кровь хлынула из обеих ноздрей. В этот момент командир нервно отнял от глаз бинокль и в один голос с вахтенным начальником воскликнул:

– Миноносец!