Бальзам из сожалений

У нее не было сомнений в том, что в ее работе, а может, и в жизни случилась особая встреча. Она скажется на том, что будет потом. От места одного интервью до следующих неизбежных перемен. Заразилась, что ли, у мистического автора, но еще никогда Олю не мучило такое количество предчувствий, какие туманили голову, когда она возвращалась домой. Но и в затуманенной голове, в отдельном, особо охраняемом месте сохранились в точности не только все слова, произнесенные героиней интервью, но и каждая интонация, пауза, невольный вздох. И почему-то возникла мысль о том, что эта работа не закончится, когда материал будет опубликован. Разумеется, далеко не все, о чем они говорили, Оля использует. Марина не рвалась откровенничать, но она ни разу не слукавила, говоря о людях и событиях. Все четко, конкретно – причины, следствия, вывод. Никакой щадящей лакировки чужих проявлений или собственных восприятий и оценок. Никакой снисходительности или демонстрации всепрощения к низости, подлости, зависти, злобе.

– Так получилось, что я рано узнала, что такое настоящее преследование человека ни за что, не по какой-то причине, а потому, что он именно такой, какой может разбудить в ком-то все самое уродливое, – говорила Марина. – Мне вообще кажется, что носители ненависти и злобы выбирают своих жертв с бо́льшим сладострастием, чем нормальные люди – объекты любви. Никогда не испытывала желания ответить кому-то тем же, отплатить или хотя бы помечтать о мести. Но и не переступала через чужую подлость смиренно и безропотно.

– А как?

– Есть много способов не скрывать свое презрение, отвращение. Для этого далеко не всегда требуются слова. Уверена, никто никогда не сомневался относительно моих чувств. Я в напряженный момент даже не посмотрю на преследователя с яростью. Я с яростью отвернусь. Могу назвать несколько имен, не для печати, конечно. Я все поняла об этих людях, а лиц совершенно не помню, хотя встречалась с ними не раз.

Марина не называла этих имен, но круг узок. И Ольга не раз за каким-то обобщением ясно видела конкретного человека. Причем не из тех больных прошлых событий, которых они обе по умолчанию даже не касались. А именно сейчас, в этой тихой, одинокой жизни Марины. Она вроде бы спокойно сидит на диване, а на самом деле ни на минуту не прекращает свое нелегкое, часто мучительное путешествие туда, где только мысль пробивается к мысли. Где есть поле боя, раны, увечья, но это битва одних лишь чувств. И Ольга спросила:

– Я могу оставлять места, в которых угадывается чей-то образ? Не проясняя его? Или это не для печати?

– Не проясняя – можно. Это не о них, а обо мне. Мне нечего скрывать, но в склоках я не участвую.

Ольга тогда ничего не сказала Марине, даже поблагодарила за честность и доверие, но потом в ней возникло неприятное ощущение. Такие откровения на широкую публику могут быть опасными для человека, который сам в курсе, что вызывает у многих нездоровый интерес. Но ведь такая прямолинейная смелость, твердая резкость оценок – это, наверное, самая главная характеристика личности. Надо оставлять и трястись, что у них обеих могут возникнуть проблемы.

Она писала всю ночь, практически не задумываясь, как под диктовку. Писала и знала, что Марине понравится. Рано утром отправила ей текст и через пятнадцать минут получила ответ: «Хорошо. Спасибо. Поехали. С Богом». И файл со снимками.

Из трех прекрасных снимков Оля сразу выбрала один, но не торопилась отправлять его в редакцию вслед за текстом. Ей не хватало чьего-то постороннего, объективного мнения. В этом Марина не помощник, потому и прислала несколько. Видимо, тоже затруднилась с выбором. Тут-то и позвонил сосед Кирилл:

– Слушай, мать, не сочти за наглость оборзевшего фраера, но мне больше не у кого попросить кусок хлеба. В прямом и трагическом смысле. Очнулся после провального сна, а поблизости ни крошки. За окном гроза, если ты не в курсе, а я с детства боюсь грома. Не думаешь ли ты, что это повод и возможность преломить нам с тобой твой хлеб? Забыл спросить, он у тебя есть?

– Ты не поверишь, Кирилл, но тебе нереально повезло. Я вообще не покупаю хлеб в магазине, я его терпеть не могу. Нормально живу без него. Но именно сейчас – по погоде и настроению – вынимаю из духовки сказку собственного приготовления под названием «банановый хлеб». Прочитала когда-то рецепт то ли французского, то ли итальянского кулинара, сидел он у меня в голове, а сегодня утром вдруг все ингредиенты оказались под рукой, и я отправила их в одну миску, затем в духовку. Запах – даже не с чем сравнить. Как в раю, наверное.

– Я не совсем понял: ты хочешь этим со мной поделиться или наоборот, по-садистски усугубляешь мои муки?

– А я похожа на такую, которая усугубляет по-садистски?

– Если честно, то очень. Так что мы решили?

– Спускайся ко мне. Я даже кофе сварю. И мне нужен кто-то, кто помог бы сделать один выбор. Это по работе.