Банановое убийство

— А как к Ларе попали эти серьги? — поинтересовался Герман.

Он медленно вытащил сигарету и принялся разминать ее в пальцах. Никто не замечал этого безобразия до тех пор, пока не щелкнула зажигалка. И тогда Бессонов, а с ним все сочувствующие, то есть Майя, Шура, Тоня и Костя — хором крикнули:

— Нет!!! Курить нельзя!

Получился довольно мощный хор, повергший неосведомленную часть публики в настоящий шок.

— Что такое? — проблеял Герман, подбирая сигарету с пола. Она, разумеется, выпала у него изо рта. — В этом доме всю жизнь курили.

— Пока я здесь, — холодно заметил Сильвестр, — на табачные изделия налагается вето. Это мое условие. Кстати, Леонид Николаевич, вопрос был задан очень важный: откуда ваша сестра взяла те серьги, которые по наследству перешли к Тоне?

Понятия не имею. — Изотов демонстративно развел руками. — Тут десятки вариантов. Лара была хорошей балериной, имела множество поклонников своего таланта… Кто угодно мог подарить их ей. Да и мужа со счетов списывать нельзя.

Сильвестр захотел взглянуть на серьги, и Тоня немедленно принесла их из своей комнаты. Серьги были изящными, ими хотелось любоваться, поворачивая бархатную коробочку так и этак.

— У вас, господин Изотов, наверняка есть фотографии сестры, — предположил Сильвестр. — Тем более она была артисткой, ее много снимали… Может быть, мы найдем эти серьги на каком‑то снимке? И та распечатка, которую Александра сегодня героически отбила на улице, с фотографии из вашего семейного альбома.

— К сожалению, произошла ужасная вещь, — печально ответил Леонид Николаевич. — В подмосковной квартире, в Ильменском, случился пожар. Страшный пожар. И большинство фотографий пропало безвозвратно. Вырезки из газет, памятные вещи… Мы остались практически с пустыми руками. Хорошо хоть людей в тот момент в доме не оказалось. Говорят, деревянные перекрытия горели, как папиросная бумага.

— Я точно могу сказать, что на этой распечатке не моя мама. Я знаю наизусть те несколько фотографий, которые у нас есть, — звенящим голосом сказала Тоня. Было ясно, что вечер воспоминаний ее сильно расстроил. — Я бы узнала ее лицо даже по такому кусочку.

Тема, казалось, была исчерпана, и в комнате повисла гнетущая тишина:

— А как вы догадались, что у меня горло болит? — неожиданно спросила Изольда, которой до смерти надоело без пользы проводить время.

Полезными же она считала любые действия, которые так или иначе подышали ее ставки. Ближайшей ее задачей было привлечение внимания Леонида Николаевича, из поля зрения которого она так надолго выпала. Кроме того, ей действительно очень хотелось знать ход мыслей частного детектива. В конце концов, она не кашляла и не использовала носовой платок, а этот тип пришел и сразу же ее припечатал.

— Нет ничего проще — вы постоянно сглатываете, и от вас пахнет лакрицей. Поэтому я и расположился подальше от вас. Ни один человек в здравом уме не станет поедать лакричные конфеты, если только не мучается горлом.

— Фу, — выдохнула Изольда. — Я‑то думала… А у вас всего лишь хороший нюх.

— Я тоже чувствовал, что от тебя пахнет какой‑то гадостью, — признался ее добрый племянник, — но мне и в голову не приходило, что ты болеешь. Кстати, а что насчет меня? — обратился он к Сильвестру, покусывая губу. — Я ведь тоже любопытен. Про меня объясните, будьте так любезны.

— Всегда пожалуйста. У вас рубашка с короткими рукавами, виден загар — совсем свежий, потому что кожа еще только начинает шелушиться. И загар не городской, не наш, а южный. Значит, ездили на юг. Рассуждаем дальше. На запястье отчетливый белый след. Значит, загорали вы в часах. Кто будет на пляже целый день носить часы, верно? Следовательно, вы ездили не в отпуск, а по делам службы. К лацкану пиджака, который лежит рядом с вами, пришпилен корпоративный значок, изображающий дом. Вероятно, ваша фирма занимается операциями с недвижимостью. Если вы ездили по делам службы на юг, то, пожалуй, смотрели дома на продажу. Вот, собственно, и все.

— Забавно, — ухмыльнулся Потапов. — Потрясающая наблюдательность. А что насчет вылеченного зуба?

— Вот именно, — подхватил Герман, едва оправившийся после коллективных воплей, запретивших ему курить. — С чего вы взяли, что я был у стоматолога?

— Вы все время трогали языком зуб, — ответил Сильвестр, смирившись с ролью фокусника, проводящего мастер‑класс. — Лицо у вас при этом было довольное. Значит, вы трогали не больной зуб и не дырку от удаленного зуба. Выходит, вам поставили пломбу.

— Но вы назвали точное время! Меньше двух часов назад, — напомнил Герман.

— Не понимаете? Вы постоянно смотрели то на часы, то на печенье, которое стоит перед вами на журнальном столике. То есть ждали, когда можно будет, наконец, чем‑нибудь подкрепиться. Ведь после того, как пломбируют зуб, минимум два часа запрещают есть и пить. Верно? Я понял, что истекают последние минуты запрета.

Герман не стал скрывать восхищения.

— Браво! — воскликнул он, хлопнув в ладоши. — Может быть, вам вместо сыска заняться аудитом? У меня на складе небольшая проблемка…