Банда гиньолей

Смутить его невозможно. Сообщает мне подробности… Преспокойно…

— Видите ли, ведь мне каждую минуту что-то перепадает! То оттуда, то отсюда деньжата… Хи, хи, хи! Мелочь, а в итоге набегает… И так все время… Словом, располагаю!

До чего же забавно! При одной мысли об этом он прыскал от смеха… При мысли о том, как это ему достается и что этому конца не видно… Малышка ничего не понимала, хохотала вместе с ним. Верно, решила, что попала на представление балаганного шута… Живот можно надорвать, глядя на него!.. Ах, простая душа! Он твердил, что тут и понимать нечего.

— Поступления, поступления! — его корчило от восторга. — На текущий счет, хи, хи, хи!.. Всегда открыт, дамы и господа! «Корнер Хаус»! Открыт и днем, и ночью!

Ну, хват! Бесподобен! Днем и ночью! Какая находка! Вроде славного Лайонз Лестер… Кто же выпустил его? Вокруг его головы посверкивает, светится одежда на нем, мерцает в глубине глазниц… Вот такая у него мистика… Вряд ли у них выйдет лучше с Ахиллом… Эта мысль вдруг поразила меня, когда я глядел на него… Мумия с плакатиком, лампочками и прочим… Зря они будут тратить время на реставрацию — все равно не будет столь разительного впечатления… Им бы этого использовать… Охотно подарил бы… А между тем публика рядом с нами начала… беспокойно принюхиваться. Смотрят на меня, я ежусь… Не понимают, откуда тянет этим густым смрадом, подхватывают тарелки обеими руками, подносят к носу свои бифштексы. Такими уморительными они вдруг показались мне! Я так и покатился со смеху, не могу остановиться. Теперь нас трое весельчаков… Эти все нюхают, нюхают… Наш канатоходец особо не огорчается. «На мой текущий счет!» — повторяет он. Он держится мнения, что получается здорово. Малышка все-таки заметила, что происходит что-то странное.

— Isn't he funny? Don't you think? Ведь правда, он смешной?

Лопнуть можно от смеха!

Эти слова вызывают у него новый взрыв хохота. Его огорчает лишь, что я креплюсь… что меня не стошнило прямо в тарелку. Только Вирджиния ничего не чувствует, не замечает отвратительного зловония… Невероятно! Страшно довольна—и все тут. Ей безумно нравится ресторан, публика, музыка… Озорная шалость! А дядя-то ждет нас! Праздник в самом разгаре. Ее вздернутый носик подрагивает, сейчас что-то спросит… Любопытство молоденькой кошечки.

— Вы давно знаете его?

Прямо так и спросила у Сороконожки, хватило наглости! Ведь обо мне спросила!..

— Всю жизнь, милочка! Nobody knows him better! Никто не знает его лучше меня!

И рад-радешенек: вот удача!

— Еще бы нам не знать друг друга! Как еще знаем, мадемуазель! Спросите, спросите-ка его! С ним случаются такие припадки гнева — как вспыхнет, как распалится… не приведи, Господи! Ведь верно, я знаю тебя, дружочек?

И снова щерится, щелкая челюстями — того и гляди, все зубье себе раздробит. Щелкает, точно в черепушку кастаньет насыпано, а снизу волнами наплывает смрад гниющей падали… Целый батальон замертво свалит!.. Сидящие поблизости снова тянут носами, подозрительно нюхают свои бифштексы, ничего не понимают.

Он положительно собирается сорвать бурные аплодисменты. Сидит, сидит актеришко в нашем канатном плясуне!

— Могу утверждать без ложной скромности, что мне знакомы детские розыгрыши, каких вам не часто случалось видеть! Звучавшие на самых развеселых подмостках… и я знаю, что говорю! В самых распотешных балаганах!

Он заговорщически подмигивает мне… Догадался, что мне пришла в голову мысль об Ахилле… По лицу догадался… Ох, как не хочется, чтобы проникали в мои тайны!

— Да, без ложной скромности! — повторяет он. — Совершенно необычные аттракционы! Познакомился с ними еще во время оно!

За сими словами он испустил душераздирающий вздох, исполненный печали неизъяснимой, сокрушающее сердце рыдание сквозь нос… Звук такой, точно он шумно отрыгнулся… а зловония напустил, хоть беги! Меня едва не стошнило — насилу удержался… Подловил-таки, свинья эдакая!

— В другом мире! — между тем продолжал он. Взор его отуманился… подернулся грустью… глаза часто замигали…

— В Америке? — вступила малышка. Сказала первое, что пришло ей на ум.

— Нет, мадемуазель, нет! В Париже!

В Париже! Девчонка так и завертелась на своем стуле. Ей тоже хотелось в Париж. Ей вообще хотелось побывать везде. Вдруг она взгрустнула, залопотала что-то. Выходило, вроде, что она знает Париж… С дядей ездила… Девчонка бормочет, точно во сне… Странно! Тоже затосковала о былом… С чего вдруг?.. А, так она подражает Сороконожке!.. Она бормочет с такой грустью: «Часто, часто в Париж!.. С тетей, с дядей, со всеми… Милая моя тетя!.. Милый мой дядя!.. Платья, шляпы, кружева — все ей покупалось… Dresses… dresses… Мне, знаете, тоже… dresses!.. Вот уже и воспоминания кокетки… То опечалится, то вдруг снова развеселится… и вдруг как зарыдает!

— You didn't know my aunt?

Знал ли я ее тетю? Такая простодушная, такая грустная… словно все в мире были знакомы друг с другом. Тоже дело рук этого говенного мертвяка! Вконец он истерзал ее печалью.

Только охота ему еще больше форсу напустить.

— Я со всеми знаком, мадемуазель!

— Со всеми? А со своей матерью, падаль?