Банда потерпевших

– Позвони отцу, – сказала Анна Дмитриевна и продиктовала номер мобильника.

– Мы заберем тебя, ты немного потерпи, – сказал Ваня.

Он сунул под подушку пачку тысячерублевок.

Анна Дмитриевна посматривала на меня. Пыталась разглядеть через грим мое истинное лицо.

– Ты знаешь, кто твой отец? – спросила она.

Я пожала плечами. Мне хотелось показать, что я буду заботиться о Ване.

– Сейчас поедем вставлять зубы, – прошептала я.

Мне показалось, что Анна Дмитриевна поняла.

Мы забылись, вышли из палаты обычным молодым шагом. Не ожидали, что в коридоре нас ждёт сюрприз. На диване сидел Корзун. Где он был до нашего прихода? В туалете? Мы моментально сменили походки. Это не ускользнуло от его внимания. Он впился в нас глазами, когда мы проходили мимо. Но так и остался сидеть, только начал что-то говорить в мобильник. Как хорошо, что эти уроды такие ленивые!

У выхода нас мог поджидать Шепель. Кому-то же звонил Корзун! Мы остановили лифт на втором этаже. Прошли по коридору в другой конец здания, спустились в приемный покой и вышли во двор, где стояла машина «скорой помощи». Ваня попросил водителя довезти нас до ближайшей автобусной остановки. Протянул сто долларов. Водитель пожал плечами.

– За такие деньги я вас и до метро подброшу.

Мы сели в салоне. Водитель понял, что имеет дело с какой-то странной парочкой. Но ему это было по барабану.

Вахтер открыл ворота. Мы выехали из клиники мимо знакомого «Мерседеса».

Те, кто убегает и скрывается, всегда имеет фору перед теми, кто ловит. Тьфу-тьфу, но и на этот раз мы эту фору использовали.

Мы освободились от грима. Потом поехали в стоматологию. Я усадила Ваню на диван и пошла договариваться с врачами. Я сказала, что плачу в тройном размере, если все будет сделано прямо сейчас. Хорошие деньги делают людей удивительно покладистыми. Через несколько минут Ваня уже сидел в кресле.

Четыре передних зуба были выбиты не полностью. На них были поставлены керамические коронки. Вся процедура заняла четыре часа.

На пути из стоматологии к метро зашли в церковь. Мне вдруг пришло в голову, что это неплохое место для обмена. Мы поставили свечи за здравие наших близких. Из дверцы с изображением Николая-угодника появился молодой священник. Я объяснила, что с нами произошло. Сказала, что мне надо обменять подругу на выкуп, но я боюсь, что меня обманут.

Чтобы наш разговор не превратился в диспут на тему, может ли церковь помогать людям в таких случаях, протянула священнику пачку денег. Пятьсот тысяч.

– Это на нужды вашей церкви.

Священник раздумывал недолго.

– Хорошо, церковь поможет вам, – пообещал он, спрятав деньги под рясой.

Вечером мы с Ваней снова сидим за празднично накрытым столом. Горят свечи. Мы пьем сухое вино. Не хватает музыки. Я сажусь за рояль. Ваня смотрит на меня с восхищением. Я тоже любуюсь им. Без бороды и усов он гораздо лучше. Он изредка уходит в ванную и тут же возвращается. По-моему, смотрится в зеркало. После того, как ему вставили зубы, он чувствует себя другим человеком. Он тоже мне благодарен. А я чувствую, что хоть чем-то отплатила ему за свое спасение.

Я рассказываю Ване о своей жизни. Можно сказать, исповедаюсь. У меня плохой характер. По моим наблюдениям, все, кто воспитывался без отцов, страдают разными комплексами.

Откровенность за откровенность, Ваня признался, что многое бы дал раньше за то, чтобы жить с отцом. Согласен был даже на то, что отец будет бить его ремнем.

Вот, оказывается, какие могут быть мечты.

У нас с Ваней много общего. Мы оба – потерпевшие. Мы связаны тем, что нам надо как-то уцелеть, помочь нашим мамам, помочь Эле. А потом… Не хочется заглядывать далеко. Хочется жить сегодняшним днём.

Я хочу, чтобы Ваня прикоснулся ко мне. По тому, как подрагивают его руки, я догадываюсь, что он думает о том же самом. Но нужен момент. В таких случаях помогает музыка. Я снова сажусь за рояль, играю самую любимую мелодию. Ваня подходит, становится сзади. Я делаю последние аккорды.

– Как это называется? – спрашивает Ваня, голос его подрагивает.

– Грёзы любви».

Я спрашиваю откровенно:

– Это у нас свидание?

Ваня молчит. Вот увалень! Я откидываю голову назад, прикасаюсь к нему головой. Наконец, он смелеет, кладет руки мне на плечи. Я прижимаюсь к нему. Он склоняется ко мне. Его лицо пылает. Я встаю. Он обнимает меня сильными руками. Мы долго целуемся, пока не чувствуем, что нам этого мало. Мы ложимся и раздеваем друг друга. Только не так суетливо, как это делают в кино, а медленно, не спеша. Мне это доставляет удовольствие. А Ваня, по-моему, не торопится, потому что робеет. Он целуется, как начинающий. Но он так нежен…

У нас всё получилось с первой попытки. У Вани классные ягодицы, твердые, как дерево. Мне так хорошо, что я плачу. Ваня утешает меня поцелуями. Он думает, что я о чем-то жалею.

Я закуриваю сигарету и шепчу ему на ухо, будто нас могут подслушать:

– Я буду любить тебя, пока смерть не разлучит нас, и тогда мы соединимся навеки.

Это из какой-то пьесы, точно уже не помню. Но это про меня, про то, что я чувствую сейчас.