– Грим, шпатели, маскировочные пасты, пуховики, пинцеты, кисточки, заколки, шпильки, парики. Все это называется пастиж и инструменты. А главное – вот! Силиконовые маски старухи и старика. Мама у меня очень любит театр. Когда-то собиралась в актрисы. Зато из нее вышла очень неплохой гример. В нашем народном театре ее очень ценят. Она и меня кое-чему научила. Мы загримируемся, изменим себе возраст, потом сфотографируемся. И в таком виде будем на наших новых паспортах. Ни одна собака нас не найдет.
Я стоят с кислым видом. Придумано неплохо. Но это значит, нужно либо каждый день гримироваться, либо все время ходить в гриме.
– Бороду и усы придется сбрить. Это твоя особая примета, – добавила Клава.
Я был против. Не хотел, чтобы Клава увидела моё уродство.
Я собрался с духом:
– Понимаешь, у меня нет четырех передних зубов.
Пришлось рассказать про плен. Закончил Пряхиным. Сказал, где он работает и с кем в нашем доме дружит.
Клава потащила меня в ванную, намылила лицо и принялась осторожно работать станком. Чтобы не порезать, она оттягивала кожу мягкими, нежными пальцами. Я видел ее лицо совсем близко. От нее исходил непередаваемый аромат. Я невольно закрыл глаза.
– Без бороды ты лучше, – Клава впилась в меня глазами. – Слушай, а мы не виделись раньше? В метро? Я читала книгу на английском. А ты стоял напротив. У меня хорошая память. Хотя представить сейчас тебя без бороды и усов очень трудно. Колись, ты?
Она довлела надо мной. Я этого не люблю.
– Может, и я. И что?
– Как что? Представляешь, в огромной Москве двое встречаются раз, потом еще раз. Это, по-твоему, ничего? Ты появился, чтобы спасти меня. Это мистика, но это так! Давай я сама сбрею твои джунгли. Не стесняйся своих зубов. Поверь, это такая ерунда. Зубы можно вставить новые, за один день, если хорошо заплатить. За полдня! А потом мы тебя приоденем. Купим тебе костюм от Кутюр. Сейчас я сделаю тебе пробор. Знаешь, люблю старые фильмы, и зарубежные и наши, там у мужчин нормальные прически, они носят шляпы. А сейчас… Мы купим тебе плащ и шляпу. Ты будешь, как Джеймс Бонд.
У меня вырвалось:
– For the Bond I am too young. (Для Бонда я слишком молод).
В подсознании сидело, что мать Клавы училась вместе с моей мамой на инязе.
– Fine! Means we can pass in case of what to English. (Отлично! При случае мы можем перейти на английский), – отозвалась Клава.
Мне передалось ее настроение:
– We will show kuzkin mother. (Мы им покажем кузькину мать).
Клава залилась счастливым смехом:
– We will show kuzkin mother! Это класс!
– Тебя учила инглишу мама?
– Да, а откуда знаешь? – удивилась Клава. (Я загадочно улыбался). – Давай колись!
– Я и маму твою знаю, Наталью Андреевну, – похвастал я.
Реакция была обратной ожидаемой. Клава перестала смеяться, перестала стричь, перестала хорошо смотреть. Подумала, будто я по заданию Гультяева собирал о ней информацию. Опять пришлось объяснять.
– Ну, дела! – удивленно выдохнула Клава, узнав, что наши матери бывшие подруги. – Нет, это точно мистика! Ну что ты будешь делать! – ей никак не удавалось справиться с вихром на затылке. Он торчал и никак не сочетался с пробором.
Недолго думая, она поплевала на ладонь и пригладила вихор.
– А ты не в курсе, кто у нас сегодня картошку чистит? И кто растительное масло забыл купить?
Я сказал, что и без масла можно пожарить. Надо только очень мелко порезать картошку.
У Маруси стояла свеча. Клава попросила зажечь. Открыли сухое вино. Получился как бы романтический ужин. Но полностью расслабиться я не мог. Как-то неловко было наедине с Клавой. К тому же всё время казалось, что сейчас раздастся звонок в дверь и послышится голос «Откройте, милиция!» Из головы не выходила мама. Наверняка ее допрашивали, а у нее больное сердце. Я снова не подумал о ней. Хотя… если все время жалеть маму, то не сделаешь ни одного мужского поступка.
– Вань, а если бы вместо нас с Элей были другие девчонки, ты бы помог им? – спросила Клава.
Я сказал, что не помог бы. До этого случая я два раза ездил с Гультяевым и оба раза в машину садились девчонки, которые, судя по их разговору и поведению, отлично знали, для чего их везут. Конечно, можно было их пожалеть, но помогать им… Они в этом не нуждались.
Клава была задумчива. По лицу ее блуждала улыбка. Она что-то вспоминала.
– Знаешь, а мне этого Гусакова почему-то жалко.
Мы легли в разных комнатах и пожелали друг другу спокойной ночи.
Я долго не могла уснуть. Всё удивлялась, как счастье и несчастье ходят рядом.
Только во что это выльется? Ясно, что Ваня ко мне неравнодушен. Но он никак этого
не показывал. Я уж и так и этак его поворачивала, чтобы хоть что-нибудь приятное сказал. Бесполезно. Конечно, он необыкновенный. Ребят, которые могли бы, как он, так рискнуть, я еще не встречала. Он самый реальный парень, какого я еще не встречала. Если совсем честно, я готова была лечь с ним в первый же вечер. Было страшно и одиноко. А самое главное, я была так ему благодарна… Но он не сделал первого шага. И правильно. Это бы мне могло не понравиться.