Банда потерпевших

В принципе, я тоже не против. Я только боюсь, как бы Галахов с отцом Вани не привели за собой хвост. Я не хочу, чтобы меня арестовали. Хотя нас, как я понимаю, и не собираются арестовывать. Нас хотят устранить. Лучше бы об этом сказал Галахов, если действительно хочет нам помочь!

На всякий случай мы спим по переменке. Я – ночью, Ваня – днём. Когда он спит, мне приходится тоже сидеть в палатке, чтобы не попасться на глаза местной шпане. Тут её хватает. Для меня палатка, как тюрьма. Я становлюсь злюкой, меня всё раздражает, мне не хочется готовить. Я мечтаю быстрее уехать, хотя понимаю, что, как только выедем на шоссе, мне захочется снова забиться в какую-нибудь щель, чтобы не бояться ГИБДД.

Звонок от Александра Сергеевича. Говорит, выехали из Москвы.

Снимаем палатку, сматываем удочки. Ваня подкрашивает белой краской старый номер. Машина новая, а номер старый – подозрительно.

Въезжаем на площадь деревни Липицы. Кругом магазины и автомашины дачников. Свернуть сюда с шоссе можно только в одном месте. Это и ценно. Хвост будет виден сразу

Пряхин

Не доезжая до поворота на площадь, я останавливаюсь. Слушаю доклад Геры:

– Появились голубки, Петрович, на твоем «форде-мондео». Подъехали, сидят, не выходят. А вот и наш Галахов. Девка пересаживается к нему. На ней длинная юбка, седой парик, платок на голове. Цирк, Петрович. Но если бы я не знал, я бы ничего не заподозрил. Микроавтобус едет во дворы, Ваня – за ним. Мне что делать, Петрович? Я на своих двоих за ними не угонюсь…

– Выходи на шоссе.

Когда Гера подбежал, микроавтобус и «форд-мондео» уже мчались в сторону дачи Волнухина. Но гнаться за ними нам было ни к чему

Андрей Галахов

Я мог бы всю недостающую информацию взять у Вани и Клавы по телефону. Но для ток-шоу нужна картинка, вся гамма чувств на лице человека.

Пока оператор ставит софиты и настраивает камеру, я накладываю себе легкий грим. Клава гримирует Ваню. Потом занимается собой. Ей надо напротив, разгримироваться.

Я собираюсь. Мне нужно быть обаятельным монстром, потрошащим своих собеседников.

Я не люблю начинать издалека, тележурналист должен брать быка за рога. Но только за рога, не за другое место.

– Клава, ты отдаёшь себе отчёт в том, что сломала жизнь Ване?

Клава задумывается. Морщится.

– Давайте не будем бросаться такими словами. Ну а если бы он мне не помог? Жизнь его была бы в порядке? Он бы себя уважал? Я вам по-другому отвечу. Я ему и его маме, конечно, причинила много неприятностей. И всё же себе самой я навредила гораздо больше. Я очень хотела иметь ребёнка, теперь об этом лучше не мечтать. Я хотела стать юристом, теперь это невозможно. Я мечтала встретить настоящего парня. Встретила, даже обвенчалась с ним, но семьи у нас, скорее всего, не будет.

Я удивился:

– Вы с Ваней обвенчались? Почему же ты считаешь, что у вас не будет семьи?

– Какая может быть семья через десять или сколько-то там лет?

– Зачем тогда венчались?

– Хотелось, чтобы это было в нашей жизни. Это попытка сохранить отношения в будущем. Всё-таки узы церковного брака сильнее.

Спрашиваю:

– Клава, а может, не надо было убивать Мартынова? Тогда и срок грозил бы гораздо меньше.

Клава тяжело вздыхает:

– Я об этом всё время думаю. Может, не надо было ради себя же самой? Себя жалко, не его. Но чем больше я об этом думаю, тем тверже прихожу к выводу, что в таких случаях человек не должен жалеть ни себя, ни того, кого он наказал. Жалеть меня должен суд. Я буду настаивать, чтобы нас судил суд присяжных.

– Ты рассчитываешь, что присяжные тебя оправдают?

– Я стреляла в состоянии аффекта. Этот подонок сломал мне жизнь. Он испоганил меня и Элю. Точно так же, в состоянии аффекта, стрелял и Ваня. Кроме того, он ещё оборонялся.

– Всё-таки работа в суде не прошла для тебя даром, – заметил я.

– А вы думаете, я создана только для того, чтобы отстреливать подонков? – мгновенно парировала Клава.

Наш диалог развивался так, как и требовалось.

Я задал следующий вопрос:

– Ты ничего не хочешь сказать тем, кто вас преследует и хочет арестовать?

Клава встрепенулась:

– Хороший вопрос! – Она посмотрела в камеру. – Пряхин, сволочь такая, верни деньги моему отцу, Ярославу Платоновичу Гусакову. Не вздумай зажилить, этот миллион – моё законное наследство. И не пытайся нас убить. Это может закончиться плохо. И для тебя, и для твоего напарника. Я не шучу. Я раньше вас боялась, а сейчас… Я не задумываясь, всажу в тебя пулю. Между нами война. Самая натуральная война, Пряхин. И чем быстрее ты это поймёшь, тем лучше для тебя.

Клава переключилась на меня: