Бандеровский схрон

Люди сновали вокруг кибиток снулыми тенями, что-то делали. Приглушенно говорили женщины, доносились негромкие детские голоса. Заплакал грудной младенец, но его быстро угомонили.

Горел костер, обложенный камнями. Дрова были разложены по большой площади, чтобы дым не поднимался. У огня еще грудились молчаливые люди – женщины в платках и серых юбках, бородатые мужчины в кофтах и пиджаках.

Бабула усмехнулся. Попались на крючок! Почему вы такие невеселые? Где же шум, гам, базарная ругань, бусы гирляндами, цветастые юбки, песни с танцами, гитарные переборы, прыжки через костер? Чахлые вы какие-то.

К костру подошел мужчина с ведром, залил огонь. Цыгане пришли в движение.

Люди Нестора выросли вокруг них как мухоморы после дождя! Сам он с автоматом наперевес шел первым, за ним еще трое – Клычко, Буткевич, Горбаш. Остальные отрезали тыл.

Табор в испуге замолк, даже лошади перестали фыркать. Цыгане отступили от костра к кибиткам, сбились в кучку. Захныкал ребенок, ему заткнули рот. Женщины обнимали детей, пытались задвинуть их за спины. Оружия у цыган не было.

Затрещал кустарник слева и справа. Появились Коваль и Зозуля с «ППШ».

Бабула остановился, оглядел испуганных цыган. Какие же это люди? Животные!

– Здравствуйте, достопочтенные, – вкрадчиво сказал он. – Добрый вечер, как говорится. А что такие невеселые? Куда путь держим?

Расступилась толпа, вышел цыганский барон, маленький, щуплый, видимо, самый авторитетный в этой своре. Усы действительно роскошные. Он был напуган, но вида не подавал.

– Вы кто? Что вы хотите? Мы никого не трогаем. – Цыган говорил по-украински, хотя и с напрягом.

– Мы советские партизаны, – пошутил Бабула. – Представьтесь, многоуважаемый. Кто вы, куда направляетесь, что перевозите? А мы решим, что можем сделать для вас.

Толпа зашевелилась, неуверенно заулыбались бородатые мужчины, которых Бабула насчитал человек восемь. Барон с усилием сглотнул, немного расслабился.

А ведь поверили!

– Боже… – прошептал усатый цыган. – Простите нас, вы так внезапно появились. Мы идем из Рахановки, третьего дня вышли. Хотим пройти через линию фронта. Она же где-то близко. Меня зовут Лачо. Здесь семьи Годивяра, Сахиро и Шуко. Их жены – Рада, Патрина, Зита. Помогите нам, проведите к советским. Мы поможем вам, поделимся продуктами. У нас есть немного соленого мяса, овощей, хлеб.

Бабула засмеялся, холодно, с прищуром глянул на барона. Заржали хлопцы, стоящие сзади, Зозуля с Ковалем на склонах.

Барон Лачо побледнел и уставился, не моргая, на нож в руке у Горбаша, которым тот зарезал часового.

Истошно заголосила какая-то женщина.

– Молчать! – рявкнул Бабула, и наступила оглушительная тишина. – Хорошо, мы не советские партизаны. Это была шутка. Стоять! – Он уловил движение в толпе. – Никому не расходиться, господа! Еще одно движение, и мы стреляем!

– Пощадите. – Старик Лачо свалился на колени, умоляюще воздел руки. – Убейте меня, а этих людей не трогайте, пощадите.

– Ладно. – Бабула поморщился. – Мы сегодня добрые, старик. Ваши шмотки и еда нам не нужны. Тащи золотишко, деньги, побрякушки, какие есть. Только не води меня за нос, не говори, что ничего такого у тебя нет! Чтобы у вас, да не было? Все тащи. Мы проверим. Если что не отдашь, то убиваем, не раздумывая, и тебя, и весь табор!

– Вы точно нас не тронете, если отдам? – Глаза у старика слезились.

Он, похоже, неважно видел.

– Сказал же, отпущу. – Бабула насупился. – Мне ваши смерти не нужны, старик.

– Лачо, он врет! – выкрикнула черноволосая красотка и сразу спряталась за спиной плечистого цыгана.

Тот сжимал кулаки, нервный тик подергивал глаз.

Разбегаться этим людям было некуда. Хлопцы плотно окружили табор.

– Правда, старик, – заявил Бабула. – На хрена вы нам сдались? Идите, куда шли. Все равно на немцев нарветесь, нам-то что? Тащи свои брюлики, дядька! – прикрикнул он. – Да поспешай, некогда нам!

Старик засуетился, начал подниматься, наступая на собственные брючины. Он заковылял, прихрамывая, к кибиткам, ковырялся там под стволами автоматов, кряхтел. Барон извлек со дна телеги небольшой потертый рюкзачок с лямками, поволок, бросил под ноги Бабуле.

Тот скептически глянул на подношение, поднял увесистый рюкзачок, взвалил его на плечо, просунул руку под лямку.

– Смотреть не будете, пан поручик? – проворчал Клычко, дышащий в затылок Нестору.

– Нет, – бросил он. – Огонь!

Хлопцы заждались уже этой команды! Били азартно, с огоньком, выкрикивая веселые ругательства, из «ППШ», из немецких «МР-40». Загремели пулеметы на склонах оврага.

Цыгане метались, падали. Истошно визжали бабы, дети. Несколько человек бросились к кибиткам, но пулеметчики не дремали, повалили их. Мелькали руки, ноги, катились тела, напичканные свинцом.

Бородатый мужик, уцелевший в первые мгновения, бросился на Бабулу с низкого старта. Нож в руке! Еще немного, и ударил бы сверху вниз в ключицу. Бабула отпрянул, даже испугался не на шутку. Его спасла природная проворность. Он вильнул в сторону. Цыган запнулся о вытянутую ногу. Нестор стал долбить ему в голову из шмайсера.