Бандитские повести [СИ]

Мы отошли от палатки и, пройдя несколько метров, в нерешительности остановились в самой гуще толпы. Лёша смотрел по сторонам и раздумывал, что делать дальше.

— Тебе здесь ничего не надо? — глупо спросил он.

— Нет, — мотнул я головой. — А ты ещё чего-то хочешь?

— Нет, я всё.

— Ну, пойдём к гаражу.

Лёша помолчал, словно раздумывая о чём-то, а потом кивнул и сказал:

— Пойдём.

Я не понимаю, для чего мужчина и женщина создают семью. Особенно такую, какая была у моего отца с матерью. Никакой семьи вообще-то и в помине не было. Так, дань традиции — встретился парень с девушкой, любви нет, понимания нет, но есть наследия предков: плодитесь и размножайтесь. В итоге на свет производятся такие неприкаянные раздолбаи, как я. Которые за всю свою жизнь не видели ни капли родительской ласки, не представляют, как правильно строить жизнь с существом противоположного пола, потому что у них перед глазами не было соответствующего примера, и самое главное, не понимают, для чего вообще их нужно было производить из небытия.

— К матери-то сходим на родительский день? — спросил меня Лёша по дороге в гараж.

— Когда он?

— В начале мая.

Мать умерла четыре года назад. С момента её похорон я был на кладбище всего раз. Больше почему-то не хотелось.

— Не, я пас, — покачал я головой.

— Что так? — обеспокоено заглядывал Лёша мне в лицо.

— Не хочу.

В нём отразилась борьба эмоций.

— Ну, мало ли, не хочешь… — бормотнул он и вероятно хотел добавить резкое мужицкое «Надо!», но вдруг скис. — Для себя что ли стараюсь? — так же вяло выдавил он и по тону его голоса стало понятно, что отвечать ему не обязательно.

Мы прошагали пару минут в тишине, а потом со мной произошло что-то странное. Я будто провалился в какое-то полузабытьё — туманная дымка заслонила взор, закружилась голова и в животе прозвучали рвотные импульсы. Глядя на себя как-то сбоку, но почему-то наблюдая не то пятно, не то какой-то сгусток плотности, я видел как мы начали сосредоточенно и зло толкаться с отцом. Он прикладывал ладонь к моему плечу, производил движение рукой, отшвыривал меня от себя, а я, отступив на шаг-другой, совершал те же движения в его адрес.

— Я двести пятьдесят рублей тогда зарабатывал! — кричал он мне в лицо.

— Да что твои двести пятьдесят! — отвечал я тем же криком. — Деньги что ли?

— Деньги! — толкал меня Лёша. — Деньги!

— Да с какого хрена?! — отвечал я толчком, а тот я, кто наблюдал за мной, чувствовал, что этот толкающий, не прочь бы ударить отца в лицо.

— С такого! — орал он. — В Советские времена двести пятьдесят — огромные деньги. Это всё равно, что сейчас десять тысяч.

— Да не видели мы твоих денег! — снова толкал я отца и отчаянно пытался разглядеть своё лицо, но никак не мог — дымка с меня не спадала, я так и продолжал казаться себе размытым пятном.

— Ты забыл всё, бестолочь! — горячился Лёша. — Я знаешь какие серьги матери твоей покупал?! Знаешь, кулоны какие?! Сейчас в таких только жёны богачей ходят.

— Не помню я на ней никаких кулонов! Врёшь ты всё! Я по три года в одних штанах и рубашке ходил — вот это помню.

— Да после меня уже значит!

Мы обхватили друг друга за бока и стали бороться. Тошнота во мне усиливалась, я чувствовал сильную головную боль и одновременно понимал, что голова у меня болеть не может, что я сбоку, что я наблюдатель.

Подмороженная тропинка была скользкой и неприветливой — Лёша поскользнулся и потянул меня за собой. Мы повалились на землю и принялись кататься по почерневшему жёсткому снегу и проглядывающим из-под него островкам смёрзшейся коричневой земли. Я тыкал кулаком отца в живот, он тянулся к моему горлу.

— Сама она виновата! — брызгал он слюной. — Она бы год потерпела — и мне квартиру бы дали.

— Ничего тебе не давали, ты пятьдесят работ сменил! — уворачивался я от его ладони.

— А тогда давали. Всё уже, вот-вот оставалось, немного. Двухкомнатную.

— Ты сам сбежал от нас!

— Неправда! Я от её нервозности ушёл, от давления постоянного, — он подмял меня под себя и возвышался теперь надо мной своим перекошенным лицом и меховой шапкой.

— Ты просто жизни лёгкой хотел. И денег не присылал ни разу.

— А на чьи алименты ты рос, щенок?! На дяди Петины что ли? — Лёша почти сжимал моё горло.

— Да сколько их там было? Пятнадцать рублей, да двадцать, — я извернулся, выскочил из-под отцовского тела и попытался взобраться на него. Опереться было не на что, рука скользила, мне так и не удалось осуществить свой манёвр.

— Ну двадцать пять процентов! Мне потом меньше платили, на других работах.

— Да ты просто сволочь! — с силой бил я Лёшу под дых, но кулак мой втыкался в складки его дублёнки и тонул в них. — Козёл драный, сколько у тебя семей таких было? А детей?

— Сопляк неблагодарный! — громыхал отец. — Я тебя, паразита, на свет произвёл, ты благодарить меня должен.

А затем пелена так же резко спала. Тот я, который сбоку, вдруг исчез — а возможно вжался в меня телесного — я смотрел на свои ноги, а приподняв покрытые цыпками ладони, взглянул и на них. Лёша открывал двери гаража.

— Заходи, — кивнул он мне.