Банкир

– Да и на душе – смутно…
Смута смутная, плач дорогою,
Жизнь беспутная, даль убогая,
Сердце камешком, льдинкой мается,
В зорьке ивовой не купается…
Версты длинные – время коротко,
Звон малиновый дразнит ворога —
Балаганный пляс, дуля пьяная —
Баба хитрая да румяная…
На столе калач, в кулаке пятак,
За столом – палач, в уголке – дурак,
И начальничек говорит хитро —
Сыплет в чайничек злато-серебро…
Речи строгие – не потешишься,
Эй, убогие, не почешешься.
Вины сладкие, вроде царские —
Эй, калужские да рязанские —
Гомони гуртом, сыпь проклятия,
Выдавай дурака на распятие —
Без креста Руси не прожить никак,
Ой ты, гой еси, выручай, дурак!
Хрипотою пес заливается,
Да петлею плес завивается,
Зыбь туманная, место воглое,
Речка быстрая, даль пологая…
…А за далью той – место тайное,
Темень тихая, стынь зеркальная —
Никакой ордой не полонится,
Никакой беде не поклонится!
Долю выстоит, боли выдержит —
Сердце истово града Китежа.
Вера чистая люда малого —
Ты избави нас от лукавого…
Версты длинные – время коротко,
Звон малиновый гонит ворога!..
Слава Тебе, Господи, слава Тебе!

– Да закончишь ты наконец! – не выдержал Валериан. – Гоняешь уже по седьмому кругу!

– «Когда отсчет седьмого круга старинный отзвонит брегет…» – не открывая глаз, продекламировал Михалыч.

– Перестань! – взвился Горин. – И прекрати квасить! Делом займись!

– А я этим и занят… Стремлюсь объять необъятное.

– Ты что, не понимаешь, что, если в течение недели мы не размотаем этот шифр, нас помножат на ноль! Всех!

– Может, в этом и есть великая сермяжная правда? – меланхолично отозвался Михалыч.

– Ты – кретин! Обожравшийся водкой кретин! И если…

– Если… Самое непонятное слово в русском языке… Или – одно из самых непонятных… «Если», бывшее «ежели», где чувствуется, угадывается коренное «есть», что означает «имеется в наличии» и «вкушать», а значит – «продлевать жизнь»… Но при этом – ни на самом деле, а только при определенных условиях…

Как бы… Вот этих самых условий не вычислить ни нам с тобою. Валериан Эдуардович, ни всему нашему многоумно-гениальному отделу… А вы, милостивый государь, говорите: «если»! Если шифровал человек гениальный, он предусмотрел какой-то случайный фактор, который находится вне сферы вычисления вообще…

Михалыч наплескал себе еще рюмку, хлобыстнул единым духом, продолжил:

– Русский язык вообще – богат… Начиная с азбуки… Помнишь, как в настоящей? Это тебе не «абэвэгэдэйка…» «Аз – буки – веди – глаголь – добро – есть – живете – земля – иже – како – люди – зело – мыслете – наш – он – покой – рьцы – слово – твердо…» Уразумел? «Я, книга, ведаю (и веду!) по слову добра, только оно сущее (есть), жизнь на земле, потому что как люди мыслите, таков и покой ваш, говорю в этом твердое слово…» Ну а книга на все времена одна – Библия. А Библия – Боговдохновенна, а значит, и «Аз» есть Бог! И Он обращается к людям через азбуку. Каково? А потому – посмотрим под новым углом на знаменитые слова Пешкова Алексея Максимыча: «Любите книгу – источник знаний!»

Итак…

– Прекрати нести чушь! Нам нужно хоть что-то вытащить из этих бредней…

– …А может быть, это то, что осталось от сказок? Ведь история, как мы раньше выяснили, есть сказка, слегка приукрашенная правдой… «Что остается от сказок потом, после того как их все рассказали…» – пропел он.

Глаза Валериана словно налились тяжелой влагой, и без того темные, стали почти совершенно черными.

– Ты подумал о себе, но не подумал о жене и детях… Каково им будет без тебя? Если Магистр решит зачищать наш отдел, он зачистит его полностью. Из Замка еще никто не уходил. Живым.

– Магистр? Замок? – поднял брови Михалыч и поглядел на Валериана. – Это еще что за звери?

Валериан чертыхнул себя за болтливость, но останавливаться не стал, выдавил зло:

– Не важно. Может, хотя бы это заставит тебя напрячься. Тебе больше терять!

– Больше, меньше… Не на базаре, – отрезал Михалыч, прищурился. – А тебе в этом какая корысть?

– Что? – смешался Валериан от неожиданного вопроса.