Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

В качестве участников предполагаемой шайки ростовщиков назывались два купца – Гаврила Миронов (бывший крестьянин) и Александр Липгардт, сапожник Иван Гозе и отставной чиновник Василий Честноков. Совместно они получили от Бутурлина долговых расписок на впечатляющую сумму 280 тыс. рублей серебром. По причине намного более высокого статуса Честнокова по сравнению с другими его сообщниками – он имел чин коллежского асессора, что соответствовало армейскому майору, – именно на него в первую очередь жаловался генерал Бутурлин и именно он стал главным фигурантом последующего расследования. Главное обвинение заключалось даже не в том, что Честноков в реальности не выдавал таких денег молодому человеку, а в том, что он воспользовался неопытностью младшего Бутурлина и заставил его написать три письма, в которых тот признавался в нескольких уголовных преступлениях. Честноков якобы пошел на этот шаг, чтобы получить дополнительный рычаг воздействия на должника, поскольку он, несомненно, понимал, что в случае конфликта с такими влиятельными людьми, как Бутурлины, обычные законные каналы будут менее эффективны, чем угроза для их чести и репутации. В первом письме молодой человек попросил Честнокова о займе, заявив, что выступает в качестве законного представителя своего отца, имея поручение приобрести некое имение, и для этого ему якобы было нужно поскорее раздобыть денег. Впоследствии Честноков утверждал, что был уверен, будто давал ссуду для самого генерала Бутурлина, а вовсе не для его беспутного сына. Во втором письме молодой человек признавался, что он солгал и вовсе не выступал от имени своего отца, а использовал полученную ссуду для оплаты своих прежних долгов; в третьем письме он также признавался, что ранее обманул Честнокова, когда утверждал, что ему уже исполнился 21 год. Это было важно, поскольку в России лицам, не достигшим этого возраста, было строго запрещено заключать любые имущественные сделки, в том числе выдавать и получать займы без согласия опекунов.

Генералу Бутурлину нужно было действовать быстро, потому что Честноков, не сумев заключить приемлемого соглашения ни с ним, ни с его сыном (при том что сам долг было невозможно взыскать из-за несовершеннолетия Бутурлина), инициировал уголовное преследование, которое наверняка бы привело к осуждению младшего Бутурлина, признавшегося в том, что именно он написал эти письма. Генерал с «сокрушенным, растерзанным сердцем» признавал «тяжкую вину» сына, в то же время изображая себя старым и грубоватым слугой царя, пекущимся прежде всего об общественном благе, которое неизбежно бы пострадало в том случае, если бы преступник – которым на самом деле был Честноков, а вовсе не его сын – сумел избежать наказания и продолжил «гнусно[е] ремесл[о] сво[е] ко вреду общественной нравственности, к разорению благородных семейств и к личному злополучию незрелых юношей». Кроме того, генерал Бутурлин пытался сыграть на зачастую неважных отношениях между обычной полицией и Третьим отделением, которому был поручен надзор за ней: генерал завершал свое прошение просьбой передать это дело Третьему отделению, поскольку Честноков прежде служил в петербургской полиции, а значит, «может пользоваться особенным покровительством второстепенной полицейской власти»[161].

Хотя эта история мало чем отличалась от многих других жалоб на заимодавцев, этот случай исключителен, поскольку генерал Бутурлин был обладателем связей и богатства. Через несколько дней о его жалобе было доложено самому царю, которому также сообщили, что помимо Бутурлина в Петербурге были и другие юные аристократы, аналогичным образом погубленные ростовщиками. Александр II приказал Третьему отделению создать специальную секретную комиссию с участием должностных лиц из городской полиции и канцелярии губернатора, а также офицеров из Корпуса жандармов, включая капитана Чулкова, который, как утверждалось, был знаком со многими причастными к этому делу[162]. Месяц спустя, в апреле 1859 года, от жандармов был дополнительно назначен полковник Федор Ракеев, высокопоставленный офицер, которому были «известны многие из здешних ростовщиков»[163]. Военные прислали своего представителя – генерал-майора Дубенского, который должен был защищать интересы младшего Бутурлина как представителя военного ведомства.