Банщик

Шанкори неустанно ходил за мной по пятам. Это очень бросалось в глаза, ибо прежде он ни к кому не проявлял такого явного интереса и держался со всеми приветливо-равнодушно. Он упорно преследовал меня со своей обычной тяжеловесной настойчивостью, не обращая внимания на то, что это выглядело почти неприлично, оставаясь глухим и слепым и добиваясь цели, которая была высказана им при нашей первой встрече: я искал вас, вы мне нужны. Тоска, охватившая меня тогда в казино и на какое-то время преодоленная, явилась снова — как каждодневное неприятное чувство, наподобие отвращения, — но постепенно она развилась в нечто болезненное и саднящее. И все из-за его неотступного, бесцеремонного преследования. Эта тоска сокрушила мою природную веселость, и мои мысли, и без того занятые войной, утратили свою живость, привлекавшую ко мне друзей.

— Зачем все это? — сказал я ему однажды. — Поймите, в вашем обществе мне тяжело. Вы можете избавить и себя, и меня от неприятных минут.

— Я не верю, что вы на самом деле сторонитесь меня, — ответил он. — Если бы это было так, вы действовали бы иначе, более решительно. Готов поверить, что вам и впрямь нелегко в моем обществе. Ведь и мне в вашем тоже. Достаточно ли это веское доказательство того, что я не слеп и не поступаю чисто эгоистически? — Он улыбнулся, и его улыбка напоминала оскал.

— Вы?

— Да, я, лейтенант Спайдан! Через несколько дней, кто знает, может даже завтра, мы отправимся на фронт. Просто удивительно, что вас это так мало занимает.

— Ни о чем другом я даже думать не могу.

— Напротив, вы думаете о множестве других вещей, — сказал он уверенно, — в ином случае вы так не страдали бы из-за моих непрестанных попыток сблизиться. А я, верите ли, благодарен войне за единственное — за то единственное, что имеет для меня значение: пришел мой час расплаты.

— Но при чем же тут я? — поинтересовался я с улыбкой, хотя — сегодня я уже могу в этом признаться — мне тогда было совсем не до шуток.

— К чему изображать равнодушие? — ответил он. — Вам не хуже моего известно, что настал и ваш час тоже. Ибо вряд ли вам приходилось прежде встречаться со своей другой половиной. Вы смотрите на меня, и вам… скажем так, нехорошо.

— Вы несколько преувеличиваете, — запротестовал я, принуждая себя иронизировать, — не стоит придавать такое большое значение случайному внешнему сходству. До двойников нам с вами далеко. Неужели мы одинаково привлекательны? Одинаково приятны?

— Экий же вы хвастун, — перебил он меня с чувством превосходства. — Как будто вас не волнует именно то, что мы неодинаково привлекательны и неодинаково приятны.

И, подозрительно меня оглядев, он насупился и сглотнул слюну. А потом, судорожно передернув плечами, произнес:

— Вам тут наболтали обо мне невесть чего. Федек — осел. Неужели вы действительно поверили, что существуете в той жуткой ипостаси, о какой говорил Федек?

— Вы, собственно, о чем? — спросил я, хотя отлично знал, на что он намекает: на ту тоску, которая навалилась на меня после рассказа Федека. Но каким же образом Шанкори смог проникнуть в мои мысли?

— Гм-м, — протянул он злорадно, — а на вас приятно посмотреть, нет, этого мало: меня даже охватывает нечто вроде радостного удовлетворения. Итак, наше сходство заставляет вас трепетать от ужаса при взгляде на меня, мой прекрасный Дориан Грей.

— Но позвольте, однако, вас успокоить, — добавил он со вздохом и поудобнее уселся на стуле, готовясь к долгой беседе. Кроме нас двоих, в казино после обеда никого не было.

— Байки эти мне известны. В них нет ни слова, ни словечка правды! В единственном я не совсем уверен — в своем происхождении. Но чувствую я себя дворянином и прошу вас запомнить это крепко-накрепко. Что же до моих садистских наклонностей и прочего — жаль даже время тратить на объяснения. Чудак — да, но демон? Глупцы всегда подозревают в чудаках демонов. Я не принуждал сына бондаря совершать безумства. Он поступал так, как ему хотелось. Я не провоцировал на самоубийство эту несчастную девушку. Она прыгнула с моста, потому что заметила меня, волею случая плывшего в лодке по Дунаю. Незадолго перед тем мы с ней поссорились и расстались. Она бросилась в воду назло мне, однако я спас ее. А сплетня о проститутке — ну нельзя же верить подобной чепухе.

— Меня все это совершенно не интересует, — торопливо перебил я его.

— Вас это более чем интересует, — сказал он твердо, — и этот интерес доведет вас до сумасшествия, если вы вовремя не образумитесь. Я желаю вам добра, так что садитесь.

Глаза у него горели, и я со стыдом признаюсь, что он меня точно околдовал.