Бар на окраине

Я разочарованно приглушила бесполезное уже вещание и все так же медленно направилась на кухню готовить завтрак, одновременно являющийся обедом. Тупо глядя куда-то в сторону и механически двигая руками, я насыпала в турку кофе, просыпав половину на скатерть. Потом так же механически зажгла газ, чуть не опалив рукав халата…

Черные мысли плыли в голове, как рыбы-убийцы.

И дико хотелось спать.

Я совсем не выспалась, но была благодарна за это парочке христиан-протестантов. Кто знает, от чего они меня уберегли?..

Перед глазами вновь всплыла светлая комната с низким потолком, в ноздри проник ее свежий воздух, у стены возникло утягивающее в свою глубь зеркало, рядом с ним стул и платье.

Платье из прошлого сна.

Настино платье.

От воспоминания о легком шелке кипенно-белого одеяния вновь бросило в дрожь. Я ведь чуть было не надела его на себя! Если бы сон не разрушило дребезжание звонка…

В этот момент кофе низвергся на плиту черным водопадом.

Но я не заметила этого.

Подойдя к окну, я прижалась лбом к стеклу и в оцепенении смотрела на елку на Центральной площади, на суетящихся внизу людей, думая, чем же, по подсказке гороскопа, будет услышанное от того, кому я доверяю?..

Правдой или неправдой?..

И мысль эта резала сердце глухой болью.

Я с тоской подняла бессонные глаза на вышедшее из-за тучи солнце. Увижу ли я такое же солнце после Рождества?..

(А кому я доверяю?

Пожалуй, только Тане, да и то с натяжкой…)

Или кому-то еще?..

Таня.

Перед выходом на работу я надела малахитовые бусы, и они обвили шею тяжелым кольцом.

Ощущая тупую боль в сердце, я очень медленно всунула руки в рукава полушубка.

Потом обула сапоги. Нахлобучила вязаную кепку.

И взглянула в зеркало.

На меня смотрело мое бледное утомленное лицо.

И в глазах своего отражения я прочла все тот же вопрос.

…Правдой или неправдой?..

В этот момент за спиной что-то вспыхнуло, я обернулась и увидела, что елка погасла — видимо, перегорела старая гирлянда.

Я вздохнула и вновь посмотрела в зеркало. Сделав титаническое усилие, улыбнулась и подмигнула отражению.

Потом бесшумно отворила дверь и выскользнула в темный подъезд. Вызвала лифт и стала отстраненно слушать, как он, скрипя, ползет откуда-то снизу, словно из подземелья.

А потом он поглотил меня и потащил вниз, где уже ждало такси.

«Все будет хорошо, — шептала я, тыча кулаком в варежке в дверь подъезда и выходя навстречу колючему резкому ветру, — все будет хорошо…»

И нервная дрожь сотрясла, наконец, источенное страхом и неизвестностью тело, так, что все мои клеточки на мгновение рассыпались и тут же вновь собрались в стройном порядке.

Все еще дрожа, я села в такси и стала смотреть, как подъезд мой уплывает все дальше и дальше, и вот он уже не виден; а вот не виден и угол моего дома, за который мы завернули, и «Детский мир» уменьшается и исчезает в темноте… Вот замелькали за окном аллеи ночных фонарей, промелькнул ярко освещенный фасад филармонии… А теперь и он исчез, и огнями светят лишь окна дальних домов…

Но вот и они остались позади, в машине стало холоднее, за окном сгустилась темень, показались первые деревья, потом они стали толпиться гуще и гуще, и, наконец, по краям дороги вырос лес.

Такси остановилось.

Дверь распахнулась, и я вышла на обочину.

Совсем как тогда, в первый раз.

Быстрая белая машина умчалась, а я закурила, глядя на низко висящую голубоватую луну.

Осталось две ночи.

Сегодня и завтра.

… — Привет, мой золотой! Что-то ты бледненькая! Снова не выспалась? Ну потерпи, осталось всего ничего, скоро отдохнешь! — Лилька ласково обняла меня и, едва не обрызгав кофе, потащила в каморку под лестницей.

— Вчера ты нас опять здорово перепугала. Ну что тебя тревожит, скажи? Может, заболела?..

Лилька посмотрела на меня с трогательной заботой, губки ее траурно сжались, и лицо певицы стало похоже на личико маленького фарфорового ангела, стоящего на полке у меня дома. Ангел был старинный, как и большинство вещей в квартире бабушки.

Я вдруг почувствовала к Лильке странное доверие.

…правду скажет тот, кому доверяешь…

«Молчи!» — приказала я себе, но неведомая сила разжала мне рот и вытащила оттуда два слова:

— Сны тревожные…

Я собиралась еще что-то добавить, поддаваясь ее дружеской нежности.

Но тут в ледяных глазах ее что-то мелькнуло, и черты ангела чуть исказились. Словно в калейдоскопе рассыпались цветные стеклышки, составляющие какую-то фигуру, и из тех же стеклышек мгновенно собралась другая — очень похожая, но уже совсем не та.

Теперь Лилька напомнила мне другую бабушкину фигурку — хитрую лису из папье-маше, стоявшую на той же полке.

Хотя в лице ее почти ничего не изменилось.

Почти ничего.

Лишь откуда-то повеяло холодом — легким, чуть заметным, но он мгновенно выстудил ангельскую теплоту.

А ее и не было, кажется…

Как она могла быть в этом лице, в этих прищурившихся глазах, откуда струится теперь леденящий холод?..

— Это тебе, — раздался приветливый тенор, я обернулась и увидела Вовку с чашкой кофе. Рукава его белой рубашки были закатаны до локтей.