Барабан на шею!

— Ха! А что значит «неведомый зверь»? Я так понимаю, есть этот зверь или его нет, никому не ведомо. Ну, и кого мне рисовать?

— Я не просил никого рисовать.

— А кто просил?

— Да вы сами начали…

— Нет-нет-нет. Ты заинтересовался, засмотрелся, сказал, тебе нравится, и захотел посмотреть, на что я еще способен. А потом совершенно неожиданно принялся издеваться, отпуская шуточки про неведомого зверя.

— Вы не так поняли…

— Ах, это я дурак?

— Ну не я же!

Картина мгновенно почернела. Будто телевизор выключили.

— Вот тебе и черный квадрат, — вздохнул Лавочкин и подошел к окну,

В небе царили всполохи драконьих факелов и почти полная луна.

— О, завтра полнолуние, — отметил парень. Ему вдруг прострелило поясницу.

— Елки-ковырялки, так и простыть недолго!

Он вернулся в постель, шлепая по полу босыми ногами.

В теле растеклась ломота наподобие той, что бывала у Коли перед простудой. Точнее, так простуда давала о себе знать. «Неужели завтра будут жар, сопли и кашель? — в отчаянье подумал солдат. — Убийственно не вовремя!»

Ломота потихоньку утихла. Лавочкин провалился в колодец сна, откуда вынырнул живым и здоровым.

Распрощавшись с драконом-меломаном, парень пошел дальше (к сожалению, ночью, под шумок, коня всё-таки кто-то сожрал, высосав из коридора башни, как моллюска из раковины).

— А что, Колян? — рассуждал рядовой, шагая по травяному берегу. — Река приведет тебя к водопаду, а там Палваныч, Страхолюдлих с гномами и, черт бы его побрал, Барабан… А поболтало тебя на славу. Может быть, не слишком резвое начало, зато к концу и без знамени кое-что начало получаться. Вот девчонку пристроил опять же… Всё у тебя получится!

Глава 27. Самый гуманный суд в мире, или Белоснежка собственной персоной

Палваныч отступал к кустам, стараясь не смотреть в глаза дракончика.

— Аршкопф, — позвал прапорщик.

Черт возник чуть в стороне.

— Сделай что-нибудь с этой наглой тушей, — попросил Дубовых.

— Не могу, товарищ прапорщик. — Бесенок вздохнул. — Это же дракон, священное магическое животное. Мои ухватки на него не действуют. Более того, он меня не видит и не слышит…

— С кем это ты говолишь? — Дракончик озадаченно захлопал веками.

— Я бешеный, — нашелся Палваныч. — Кто меня ест, сам с ума сходит.

— Длаконы от писси не залажаются.

— Гы, «от писси не залажаются»… — пошло передразнил прапорщик.

— Обизусь, — нахмурился трехголовый детеныш, поднося рыло к самому носу Дубовых.

— На обиженных воду возят.

— Не дразните его, — посоветовал черт. — Их обижать нельзя.

— Вот еще!

Прапорщик положил ладонь на лоб дракончика и оттолкнул его голову.

— Ах, ты толкаисся?! — завопил детеныш, плюхнувшись на задницу.

Землю тряхнуло.

Палваныч попятился еще на три шага.

— А-а-а! — коротко крикнул зеленый малыш.

И тут же где-то в лесу раздался рык: плач детеныша был услышан.

Над деревьями пронесся массивный дракон.

— Что я говорил? — шепотом сказал Аршкопф. — Обиженный ящеренок — это гарантированное несчастье! Сейчас тут будет фестиваль разъяренных монстров.

— Раньше надо было предупреждать! — просипел прапорщик.

— A-a-a! — Дракончик крикнул тише, прислушиваясь к бормотанию странного «силавека».

Над кронами дубов прошуршали еще две исполинские туши,

— Эй, малец! — проговорил Палваныч. — Не хнычь! Хочешь, я тебе песенку спою?

— Только не это! — заорал дракончик. — А-а-а! А-а-а! Сюда-а-а!

— Только не это! — сказал черт.

— А че? — Дубовых развел руками.

— Бегите, товарищ прапорщик! — Аршкопф схватил командира за рукав и потянул в кусты.

Палваныч засеменил в чащу.

— Зачем? — коротко спросил он бесенка.

— Страшный секрет! Драконы не переносят человеческого пения, — объяснил черт на бегу. — Особенность у них такая. Зато пение девственниц их просто зачаровывает, потому драконы их и похищают. Правда, за год репертуар и тембр даже самой голосистой девушки изрядно надоедают. Ее съедают и летят за новой. Теперь, правда, не едят. Цивилизация, блин,

— А я тут при чем?

— Вы же сами пригрозили пением! Теперь — кранты!

— Да… Никогда не думал, что пожалею, мол, зря я не девственница, — пропыхтел Дубовых.

Он продирался сквозь колючие заросли. Запинался о корни, оступался, когда ноги попадали в ямки, но не сбавлял темпа. Иметь дело с кучей разозленных летающих огнедышащих шестиэтажек не хотелось.

Драконы заметили беглеца. Они кружились, но не снижались — деревья росли слишком близко друг к другу, чтобы между ними прошел взрослый ящер.

Мелкий провокатор уже не орал.

По следам прапорщика ломились драконы-подростки.

Впереди маячил просвет — роща и кусты заканчивались, начиналась широкая поляна. На нее приземлились два ящера. Палваныч свернул направо. Сверху посыпались булыжники: барражирующие над лесом драконы принесли их в лапах и теперь бомбили. Весьма прицельно.

Прижавшись к толстому стволу, прапорщик затравленно огляделся. В соседнем стволе, прямо у земли, зияло дупло. Беглец метнулся внутрь, врезался во что-то мягкое. Затем его оттолкнули, и Палваныч вывалился наружу.