Барабан на шею!

Родственничек выскочил из-за густых ветвей, и у Коли возникло подозрение, что имя защитника всё же Четырехрук.

К поясу красавца были пристегнуты четыре сабли.

— Для крестьянина он слишком благородно вооружен, — проговорил солдат, скорее себе, чем сестрам Четырехрука.

— Мы — из обедневшего дворянского рода, — высокомерно произнесла Трехглазка. — У нас такое мощное и роскошное генеалогическое дерево, что…

— Я бы на твоем месте этим чахлым кустиком не хвастался, — закончил за нее Коля.

— Бра-а-ат! — капризно завопила Трехглазка. — Оскорбляют!..

Рядовой Лавочкин заметил: Четырехрук не может быстро бегать — кривоватые ножки ковыляли, а не шагали. Солдат мысленно сравнил его с комодом: братец «разноглазок» был настолько коренаст и ширококостен, что казался квадратным.

Наконец отпрыск обедневшего рода вывалился на берег речки. Выхватив из ножен все четыре сабли, боец отчаянно закрутил ими, рискуя отхватить себе какую-нибудь часть тела, и торжественно выкрикнул тремя ртами:

— Презренный оскорбитель! Я желаю скрестить с тобой клинки!

— Скрестить?! Ишь ты, мичуринец, — нервно хохотнул Коля, сжимая рукоять единственного кинжала. — И потом, у тебя преимущество.

— Нет, это у тебя недостаток.

«Болтает ловко, да вряд ли догонит», — постановил солдат.

— Двуглазка, — сказал он. — Если ты не передумала, то самое время смываться.

Прихватив ее за руку, парень побежал к коню. Девушка не растерялась, не замешкалась.

Сестры не двинулись, полагаясь на удаль братца. Тот закосолапил вслед беглецам, крича нечто разочарованно-оскорбительное. Но Коля и Двуглазка уже садились на коня.

— Вернись и сразись со мной, уродец! — сипел Четырехрук.

— Мы не гордые, — шепнул Двуглазке Лавочкин и стукнул жеребца каблуками по бокам.

Проскакав около часа, солдат и его новая спутница сделали привал. Перекусили.

— Как зовут твоего брата? — спросил Коля.

— Не знаю почему, но Трехчленом, — ответила девушка.

— Теперь, понятно, отчего он так бесшабашно у пояса сабельками машет.

Помолчали.

— А что за у вас деревня-то такая? — поинтересовался он.

— Давным-давно наши предки ушли от людей, которых мы называем уродами. По легенде, уроды смеялись над нами… над ними. Вот они и удалились на границу Драконьей долины. Там нет уродов, а драконы забредают к нам не часто. Так и живем… живут.

Она не могла свыкнуться с тем, что убежала из дома. Нет, она жалела о своем поступке. Скорее, не верилось: «Неужели я действительно ушла?»

До вечера оставалось часа три. Двуглазка ежилась, но не от прохлады. Парень догадался, ее что-то пугает.

— Ты боишься?

— Еще бы! — чуть ли не шепотом сказала она. — Тут же кругом драконы! Неужели тебе не страшно?

— Нет, — Лавочкин развел руками. — Я их просто не вижу.

— А, ну ясно… Ты рыцарь, — вздохнула Двуглазка. — А я — девственница.

— Ты девственница?! Вот так удача! — раздался голос откуда-то со стороны реки.

Коля и беглая «уродка» разом обернулись на голос. Над водой висела драконья голова. Коричневая, сараеподобная, с большими глазами и дымящимися ноздрями. Рот ящера растянулся в улыбке. Из ивняка, росшего на противоположном берегу, высунулись еще две головы. Не менее довольные.

— Петь умеешь?

— Д-да… — выдавила девушка. — Любимое занятие… С малых ногтей уходила в поле и целыми днями пела…

— Покажи!

— Я никогда… для кого-нибудь. Только в одиночестве.

— Не стесняйся, дитя. У тебя получится, — успокаивающе проговорил ящер.

Ситуация была просто нереальная — петь по заявке дракона. После непродолжительного растерянного раздумья Двуглазка откашлялась и запела чистым, чуть дрожащим голоском:

Ой вы, тирли мои, тирли! Фиу-фить да чик-чирик!

Птичка в клетке, клеть в беседке, на хозяине парик.

Он за мной строчит в тетрадке, позже к лютне припадет,

И на струнах, звонких струнах моя песня запоет.

Станут с нею плакать дамы, шмыгать носом господа:

«Это гений, без сомнений! Как играет! Гений, да!»

Я пою. Пою, не в силах плагиат остановить…

Ой вы, тирли мои, тирли! Чик-чирик да фиу-фить!

Тут прозвучали три громких «бултых!».

Лавочкин и девушка утерли брызги с лиц.

Оказалось, что дракон, замлев от пения Двуглазки, окончательно расслабил шеи и уронил головы в чистые воды. В те самые, куда секунду назад лились большие ящериные слезы.

Головы вынырнули, умильно улыбаясь.

— Подлинное искусство! — душевно прошипел дракон. — Будь моею!

— В каком это смысле? — ошалела Двуглазка.

— Будь моею певуньей. Я поселю тебя в маленькой золотой башне. Каждый вечер ты будешь исполнять песни, а я стану тебя кормить и лелеять.

— Эй, товарищ спонсор! — вклинился Коля, ощущая легкое дежавю.

Девушка, дракон и он… Знакомый сюжет.

— Да-да, ты, меценат склизкий! Я, по ходу дела, рыцарь. Барон Николас Могучий, если ты в курсе, кто это.

— Наслышан…

Ящер явно струхнул. Головы отодвинулись подальше, улыбки поблекли. Парень продолжил:

— Ты, надо думать, в курсе, что обычно бывает между драконом и рыцарем из-за прекрасных девственниц?