Барабан на шею!

Болельщицы разделились на пары и во время небольших перерывов между таймами провели чемпионат по бою на скалках. Маленькие барышни показали филигранное владение этими кухонными инструментами, нанося друг другу серии жесточайших ударов. Проигрывала отступившая либо потерявшая равновесие.

Победила Пфердхен. В финале противница сломала об нее обе скалки, а потом получила легкий нокдаун. Коля понял: ему сказочно повезло, когда он отлынил от романа с каштанововолосой девочкой. Вполне вероятно, что прошлая ночь оказалась бы для него последней.

Вопреки ожиданиям солдата, «олимпиада» закончилась без скандалов. Проигравшие поздравляли победителей, те не кичились достижениями, Лавочкина забавляла и слегка пугала эта идиллия. Он сам неоднократно дрался и играл в силовые игры, но здесь бы его покалечили в самом начале соревнований. «Как же хорошо, что они такие суеверные и уважительные», — подумал он.

Хельга Страхолюдлих была счастлива. Ей в обретенных родичах нравилось решительно всё.

Пфердхен подскочила к солдату.

— Свое первое место я посвящаю тебе, Николас! — воскликнула она. — А остальные свои места я могу посвятить тебе в уединенном гнездышке. Его мне уступила подруга. Так как?

Объятый ужасом Лавочкин соврал, что должен всю ночь бдеть в незавершенной зале, и, успешно сымитировав огорчение, отказался от щедрого предложения гномихи-терминаторши.

Раздобыв матрас и одеяло, Коля в самом деле улегся возле трудящегося над эскизом художника. Скучающий маэстро разговорил солдата. Правда, сфера интересов рисовальщика отличалась изрядной оригинальностью.

— Господин Николас, — обратился он к Лавочкину. — Моя работа значительно ускорилась бы, если бы вы сочли возможным рассказать о каких-нибудь досадных случаях. Меня сильно вдохновляют истории реальных людей об обстоятельствах, в которых им было ужасно стыдно. Порадуйте меня чем-нибудь гадким.

По-настоящему стыдно Лавочкину бывало нечасто.

Навскидку он вспомнил, как на втором курсе сильно обидел преподавателя культурологии. Его имя и отчество солдат уже не помнил. Такое часто случается, когда у человека смешная фамилия. Культуролога звали Скоморохов.

Скоморохов был натурой одухотворенной и имел внешность херувима пенсионного возраста. В тот памятный день препод пришел на лекцию в прекрасном расположении духа. Объявил тему: «Введение на Руси азбуки Кирилла и Мефодия».

Поток записал тему и с чувством выполненного долга предался разговорам. В аудитории воцарился привычный гул. Скоморохов заговорил громко, не обращая внимания на шум. На лекциях преподаватели вели себя подобно гоголевскому Хоме Бруту, разве только не чертили мелом защитного круга. Читали материал, как тропарь, а уж на экзаменах отыгрывались.

Коля развлекал соседок едкими комментариями в адрес «Скомороха» и его лекции. Препод веско чеканил слова:

— Важнейшим событием в становлении русской культуры стало изобретение азбуки…

И тут шум сам собой стих (такие замирания случаются довольно часто) и на всю аудиторию раздался голос Лавочкина:

— Морзе!!!

— Морзе?.. — растерялся Скоморохов. — При чем тут Морзе?

Он медленно пал с культурологических высот на бренную землю.

— Вон! Вон!!! — закричал рассерженный препод топая ногой. — Если вы не окончательный хам, то принесете мне свои извинения. А сейчас — вон!

Через пару дней Коля явился на кафедру культурологии. Вечерком. Скоморохов сидел в кабинете один.

— Здравствуйте, я принес…

— Что?

— Ну, вы сказали принести извинения… — напомнил Лавочкин, выставляя на стол водку и скромную студенческую закуску.

— А… Ну, садитесь… — Стареющий херувим полез в шкаф за стаканами…

Вот за эту всю историю Коле почему-то было нестерпимо стыдно. Даже нос чесался, когда он ее вспоминал.

Художника откровения Николаса не вдохновили. Солдат погряз в объяснениях, что такое академия, кафедра, азбука, Кирилл, Мефодий, Морзе и культурология. В конце концов рисовальщик забраковал сам сюжет:

— Вы уж меня простите, господин герой, но я не вижу ничего постыдного в вашем поступке. От всех этих сложностей голова кругом идет. Я бы этого вашего Шутмана поколотил бы. Воистину говорят, герои идеальны… Мне бы про убийства, про насилие всякое…

— Тут я тебе, извини, не помощник.

«Чувствуются гены маньяка-предка, — подумал он. — Черпать вдохновение в мерзостях…»

Лавочкин отвернулся и заснул.

Через несколько часов бородач разбудил Колю — репродукция пыточной вакханалии была готова.

— Безупречная копия, — оценил солдат, сличив изображения. — Даже жалко будет по такой черкать.

— Черкать?! — Красные глаза гнома чуть не выскочили из орбит.

— Я должен соединить линиями все причинные места.

— И какой извращенец вас надоумил?

— Ваш мудрец. Длиннобородый.

— Ой! Тогда конечно… — Маэстро сник, но тут же воскликнул: — Подождите! Я принесу несколько листов тонкой бумаги. Мы наложим их на картинку и начертим всё, что вас интересует.

Сказано — сделано.