Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

Улицы Спитлфилдза были заполнены необычайно возбужденными людьми. Везде стояли группы людей, оживленно обсуждавшие детали вчерашнего убийства. Уже от угла Коммершл-стрит Фаберовский с Владимировым увидели впереди громадную толпу, перегородившую улицу. Было холодно и ясно, в воздухе пахло дерьмом и горящими тряпками. Пять констеблей с трудом сдерживали напор людей и иногда, когда давление начинало превосходить допустимые пределы, совершали на толпу набеги, на некоторое время расчищая пространство перед роковым домом. Тут же на улице с полдюжины уличных торговцев расставили свои ларьки и бойко продавали фрукты и прохладительные напитки. Несколько слушателей сгрудились вокруг человека, оживленно рассказывавшего им, что он работает через два дома отсюда у господ Бейли, что он первый обнаружил тело, а теперь его не хотят пускать сюда и требуют с него шесть пенсов, как с постороннего, хотя без него и смотреть-то было бы не на что.

Фаберовский снял цилиндр, надел его на трость и, подняв над головой, полез через толпу. Покрутив пальцем у виска, Артемий Иванович полез следом, но через мгновение его котелок перекочевал с головы под ноги и был растоптан, превратившись в некое подобие рабочей кепки, которое даже стыдно было надеть на голову. Артемий Иванович с отвращением поднял его, запихнул за пазуху и заработал локтями, пробившись к полицейскому оцеплению раньше поляка.

И тут Артемий Иванович увидел своего старого знакомого. Мерзавец Скуибби, так нахально пытавшийся украсть у него часы с цепочкой несколько недель назад, сновал в толпе, высматривая себе очередную жертву.

– Это он! Держите вора! – закричал Владимиров, указывая на Скуибби. Стоявший неподалеку констебль тоже, видимо, узнал его. Чарльз Скуибб почувствовал какое-то шевеление в толпе, оглянулся и, увидев констебля, бросился прочь. Он выбежал на середину улицы, прошмыгнул под брюхом застрявшей в толпе вместе со своей телегой лошади и помчался что было сил в сторону Бакс-роу. Констебль метнулся за ним следом.

– Убежит! Держи! – завопил Артемий Иванович, намереваясь кинуться за вором, но поляк остановил его. Взбудораженные люди уже и без него бежали за Скуибби, голося на всю улицу: «Кожаный Фартук! Кожаный Фартук! Линчуйте его!»

– Зачем пан поднял весь этот шум? – сердито спросил Фаберовский. – У нас что, иных занятий нет? Оструг неизвестно где! Ни в полиции, ни в Особом отделе его, вероятно, нет, но Скуибби может знать, где он ныне находится! И если Скуибби поймают и он начнет болтать про нас и про Оструга, это может очень сильно осложнить нам дело. Идите за мною.

У дома 29 стало посвободнее и поляк с Владимировым смогли теперь, представившись констеблям частными сыщиками, подойти к самым дверям. В дверном проходе стоял Джон Ричардсон с закатанными рукавами, широко расставив ноги в грубых башмаках.

– Мы хотим поглядеть! – сказал Артемий Иванович.

Ричардсон окинул его презрительным взглядом.

– Эта сволочь не хочет нас пускать! – заявил Владимиров добравшемуся, наконец, сюда Фаберовскому.

– Этой сволочи просто нужно заплатить, – поляк снял цилиндр с трости и водрузил обратно на голову. – Мы желаем посмотреть. Сколько будет стоить?

– Один фунт, сэр.

– Полпенни.

– Шесть пенсов, сэр.

– Пенни, идиот.

– Хорошо, сэр.

– Держи. Пойдемте, Артемий Иванович.

Ричардсон огромным ключом открыл дверь и впустил их в темный коридор.

– Поднимайтесь на второй этаж, сэр, там живет моя мать, – сказал англичанин.

Они поднялись по грязной лестнице наверх, где их встретила пожилая женщина.

– То вы – мать? – спросил Фаберовский.

– Да, сэр. Прошу вот сюда, к окошку.

Она показала на закопченное лестничное окно во двор, на стекле которого в густом слое сажи носами предыдущих зрителей был протерт глазок.

– Нет, мадам, так не пойдет, – сказал поляк. – Вот вам еще полпенни, и вы откроете нам его настежь.

Миссис Ричардсон согласилась и ее внук Томас распахнул никогда раньше не открывавшееся окно. Артемий Иванович рванулся вперед и, оттолкнув поляка и миссис Ричардсон, высунулся наружу и стал ворочать головой, как филин на суку.

– Ну, что там? – спросил поляк, тщетно пытаясь найти хоть какой-нибудь просвет между Владимировым и оконной рамой.

– Кучи говна-с, разделенные заборами.

Артемий Иванович посторонился и поляк, придерживая очки, осторожно выглянул в окно. Он увидел длинное узкое пространство, отделенное от улицы домами и нарезанное заборами на мелкие дворики. Из окон в соседних домах тоже высовывались рожи.

Двор дома 29, в отличие от других дворов, был начисто лишен растительности. Он был грязен, захламлен отходами картона и единственной его достопримечательностью являлось отхожее место.

– Вот и доверяй собственным жертвам, – сказал поляк. – Отсюда двор виден как на ладони. Мы не можем пока быть уверены в том, что Урода никто не видел. Мадам, где лежало тело?