Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

– Ну-с, со старыми вещами всегда трудно, – добродушно согласился Артемий Иванович. – Вон у ирландцев целый тюк испачканного платья лежит, так нет чтобы на барахолку на Петтикот-лейн отнести! Мы, говорят, лучше в стирку отдадим да носить будем! Валяется только зря посреди комнаты.

– Что валяется?!

– Тряпки грязные Урода нашего, – растерянно ответил Владимиров, видя, как багровеет лицо Фаберовского. – Я их еще в прошлый раз заприметил.

Вопль, изданный поляком, заставил лошадей понести, и Батчелор едва справился с поводьями, когда им потребовалось свернуть на Брейди-стрит. Поляк велел проехать мимо кладбища и дома и встать дальше, чтобы не привлекать внимания. Напротив дома миссис Слоупер торчал какой-то подозрительный тип, типичный филер, так что обратно к дому они пошли пешком. Батчелору было велено ждать, пока они зайдут внутрь, и только когда они будут готовы выйти, подъехать к двери.

Явившись в каморку, они пинками подняли с жесткого ложа мирно спавших прямо на голых досках Даффи и Конроя. Те заметались по каморке, спросонья ничего не понимая.

– Где тюк?! – Артемий Иванович схватил Конроя за шиворот и тряхнул.

Русский язык не способствовал прояснению сознания ирландца, а французский по пути на Брейди-стрит Владимиров позабыл, так что дело поляку пришлось взять в свои руки. Они перевернули в комнате все вверх дном, прежде чем из под вороха грязных простынь и объедков был выужен заветный тюк.

– Для чего от вас смердит, как от последних нищих побирушек, роющихся на помойках? – брезгливо спросил поляк, отбрасывая в сторону грязные кальсоны.

– Спросите у своего Гурина, – огрызнулся Даффи.

И тут они услышали грохот колес подъехавших кэбов, разительно отличавшийся от мягкого хода экипажа Фаберовского. Затем раздался звук, вселивший в их сердца еще больший ужас: лязг подкованных полицейских ботинок по булыжникам мостовой.

– Если нас и может что-то спасти от виселицы, так это избавление от тюка, – шепнул Фаберовский, доставая длинноствольный армейский «веблей», взводя курок и опуская оружие обратно в карман.

– Давайте я в них стрельну, – сказал Артемий Иванович.

– Один такой уже стрелял в полицейских. В эту среду его присудили к пятнадцати годам каторжных работ.

Шаги полицейских, вошедших в дом, и скрип лестницы под их ногами заставили Владимирова промолчать и лишь скорчить ужасную гримасу. Констебли остановились на площадке наверху. Наступила полная тишина.

– Фаберовский! – сказал громогласным шепотом Артемий Иванович. – Тс-с-с!

Он поднял руку, чтобы приложить палец к губам, зацепил манжетой за ручку чайника и тот покатился, оглушительно дребезжа, по полу. Полицейские загрохотали башмаками вниз по лестнице. Схватив свою увесистую трость, Фаберовский ринулся в дверь прочь из каморки и выскочил, но не на улицу, а на внутренний двор. Один из констеблей, выставив перед собой дубинку, бросился следом, а другой побежал к кэбу за помощью. Даффи, Конрой и Артемий Иванович с тюком выскользнули из каморки и тоже кинулись на улицу. Фаберовский, пробежав по двору несколько шагов, развернулся и обрушил трость на гребень полицейского шлема. Шлем смялся и констебль, охнув, повалился наземь, а Фаберовский поспешил обратно.

Оказавшись на улице перед одним из двух стоявших у дверей четырехколесных кэбов, Владимиров, не думая, размахнулся и метнул тюк на крышу. Тут он заметил вылезающего из кэба полицейского и одетого в штатское сыщика – детектив-сержанта Годли – и бросился назад. От третьего кэба, стоявшего у ограды, устремились филер, два констебля и тот, что побежал за помощью. Оглянувшись, Артемий Иванович увидел подъезжающий брум с Батчелором на козлах и они с Даффи и Конроем запрыгнули в него.

Тем временем полиция уже вбежала в дом. В проходе во двор они увидели лежавшее ничком, лицом вниз, тело хорошо одетого джентльмена, а дальше во дворе констебля в смятом шлеме.

– За мной! – крикнул Годли и все четверо полицейских смело бросились за ним во двор.

Казавшийся мертвым или оглушенным джентльмен тут же вскочил и проворно запер дверь – единственную крепкую вещь в доме по причине недавней замены – на засов. Затем поляк выбежал на улицу, вскочил к Батчелору в экипаж и велел мчать прочь во весь опор.

– Где тюк? – спросил он, плюхаясь на сиденье.

– На крыше, – ответил Артемий Иванович. – Я сам его туда закинул.

– Стой! – крикнул Батчелору Фаберовский и выглянул в окно.

На крыше ничего не было.

Тогда Артемий Иванович выскочил из экипажа и побежал назад – благо, что уехали недалеко – и увидел двух кучеров кэбов в небольшой толпе, склонившихся над своим коллегой, сбитым с козел метким броском Владимирова. Растолкав их, Артемий Иванович схватил тюк и уже через несколько мгновений был в экипаже у Батчелора. Медлить было нельзя – на улицу доносились удары, которыми полицейские вышибали дверь со двора, – и рыжий сыщик пустил лошадей вскачь.