Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

Он взял у инспектора Пинхорна губку и, дождавшись, когда суперинтендант окончит писать, лично стер надпись со стены.

– А комиссар-то не побоялся запачкать свои ботиночки, – шепнул Пинхорн Фаберовскому, отойдя в сторону. – Наверное, опасается, что его выкинут из полиции.

* * *

Когда сырой и грязный рассвет забрезжил за пыльными стеклами, Артемий Иванович окончательно пал духом. Наступал день, а они все еще сидели в проклятом доме без всякой надежды незаметно выбраться отсюда. В голодной тоске Владимиров подошел к окну и выглянул на площадь. Она все еще была пуста, лишь полицейский инспектор в форме да несколько сержантов устало бродили по ней от одного входа к другому, проверяя надежность оцепления.

– Мистер Гурин! Скорее сюда! – встревоженным голосом позвал его Даффи. – Тут что-то с Уродом!

Артемий Иванович бросился в комнату и увидел бьющегося в припадке Васильева, изгибающегося дугою и колотящегося затылком о пыльный пол.

– Быстрее нож! – крикнул Владимиров, бросаясь на колени рядом с припадочным. – Держи его голову руками!

– Мы что, его зарежем? – с надеждой спросил Даффи, отдавая Владимирову нож фельдшера со следами крови на лезвии.

– Вот еще! – сказал Артемий Иванович. – Ему надо воткнуть нож в рот.

Орудуя ножом, он просунул лезвие между зубами Васильева. Что делать дальше, он не знал. Даффи с ужасом взирал на фельдшера, пускающего кровавые пузыри, и на Артемия Ивановича, который с застывшим лицом взирал на свою жертву, ожидая, чем же все окончится. Все окончилось благополучно. Когда фельдшер обмяк, Владимиров вынул нож и вернул его ирландцу.

Они уложили бесчувственное тело на кусок обоев и Артемий Иванович пошел на другую сторону дома взглянуть, что за яростные крики доносятся оттуда. Пересекая коридор, он услышал, как рев толпы снаружи усилился, и метнулся к окну в кухне. Полицейские разорвали свою цепь и расступились, пропуская людей на площадь. Это был шанс покинуть дом. Владимиров бросился обратно и изо всех сил пнул Васильева. Тот недоуменно сел, ничего не понимая, а Даффи, быстро сообразив, что произошло, вскочил на ноги и побежал к лестнице.

– Стой! – закричал ему вслед Артемий Иванович. – Надо взять Урода!

Он дернул за отставший от стены кусок обоев и они оторвались по всей длине от кухни до лестницы. Зажав в руке, словно первобытное кремневое рубило, иссохшую корку хлеба, он размашисто нацарапал по-русски на размякшей от сырости штукатурке: «Это все мы, жиды и нигилисты. Колька-Потрошильщик».

После чего, подхватив фельдшера под мышки, они с ирландцем сволокли его по лестнице вниз.

Оставив Васильева на ирландца, Артемий Иванович выскользнул из двери и на него тут же налетел кто-то из зевак:

– Где, где здесь убийство?

– Там, за углом, – Артемий Иванович махнул рукой и они с Даффи вытащили из дома Васильева. Пальто фельдшера спереди было в пятнах крови, но они почти сливались с порыжевшим сукном. На них никто не обращал внимания, все стремились быстрее оказаться на месте убийства.

– Что, уже насмотрелись? – спросил у них сержант, еще недавно гонявший любого, кто пытался пробиться на площадь через полицейское оцепление.

Обернувшись, чтобы ответить, Артемий Иванович впервые с ужасом разглядел на констебле желтые цифры в петлицах и понял, что сегодня не миновать страшного скандала – желтые цифры однозначно указывали на то, что все собравшиеся здесь сержанты и констебли принадлежат к полиции Сити. Тогда Владимиров подумал, что хорошо бы позавтракать у Фаберовского до того, как начнется скандал.

Схватив Васильева за рукав, Артемий Иванович поволок его на Олдгейт, где они, купив билеты, юркнули в спасительный вагон подземки.

Фаберовский был уже дома и ссутулившись сидел у камина, дрожащими руками наливая себе рюмку за рюмкой ром из пузатой бутылки. Отсветы огня пьяно плясали в стеклах его очков. Артемий Иванович прямо в калошах ввалился в гостиную и, не здороваясь, сразу же рухнул в кресло-качалку, пробормотав, закатывая глаза:

– Ох, какая была тяжелая ночь! Господи, как я устал! Боже, как я утомился! Пресвятая Богородица, черт побери, я еле живой! Святые угодники, у меня со вчерашнего дня корки хлеба во рту не было! – заскорузлая корочка выпала из ослабевшей руки Артемия Ивановича.

Остальные также, не снимая обуви и верхней одежды, потащились за Владимировым в гостиную и попадали на диван.

– Так, что случилось на этот раз? – спросил Фаберовский, глядя на их изморенные лица и грязные следы на полу.

– Водки нам! – простонал Артемий Иванович.

– Сейчас я вас шампанским угощу, которым ворота запирают! – задохнулся от ярости поляк. – Я же предупреждал – до Сити ни ногой! Как вас до туда занесло?!

– Дарья, голова с мозгом, сунула Уроду нож, так он Шапиро напугал, а сам пошел куролесить. Может, он и еще кого прирезал.

Артемий Иванович кивнул в сторону дрожавшего на диване фельдшера, до сих пор не снявшего своей кепки.

– Я сам ножик припас, – прошептал Васильев.

– Мы его нашли только на Олдгейте, – сказал Владимиров.