Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

Шапиро направила на оцепеневшего от ужаса фельдшера ствол револьвера и шесть раз подряд нажала на курок. Оружие исправно щелкало, но выстрелов не было.

– Зачем он не стреляет? – обернулась Шапиро уже скорее удивленно, чем разгневанно. – Он не заряжен?

– Заряжен. Фотографическими пластинками. Фотографический аппарат работы мастера Анжальберта для тайной съемки. После неудачной попытки сделать снимок обычным фотоаппаратом в китайском опиумном притоне в Лаймхаузе я заказал его в Париже. Я напечатаю для пани карточку этого человека, чтобы она могла повесить ее на стену. А револьвер отдайте, он мне еще может потребоваться.

Поляк подошел к камину и положил необычный фотоаппарат на каминную полку. Обернувшись к Шапиро, он торжествующе сказал, сжимая кулак до треска в пальцах:

– Раз мы имеем адрес свидетеля, значит этот свидетель уже наполовину у нас в руках. Даффи, уже двенадцатый час, будьте добры, отвезите Васильева до дому. А поскольку Конроя нет, возвращайтесь сюда – вдруг старика арестовали, он попался полиции? Пана же Артемия я попрошу вернуть мои часы, пока их у него не украли.

– Ну как можно-с! – Артемий Иванович потянул за цепочку часов и на пол порхнул белый листок картона.

Оба оторопело уставились на него.

– Что то есть?! – удушенным голосом спросил Фаберовский, кивнув на картонку.

– По-моему, это открытка, – озадаченно сказал Артемий Иванович, надевая пенсне и наклоняясь.

– Скоро полдень, почту вынимали два раза. Пан Артемий болван, и я не подумаю заступаться за него, когда сюда приедет от Рачковского пан Продеус.

– Давайте, я часы вам потом отдам… – заикнулся было Владимиров, но Фаберовский оборвал его:

– Бегом!

Не пререкаясь больше, Артемий Иванович оделся, выскочил на улицу и вызвал кэб. Всю дорогу его била нервная дрожь, он боялся Фаберовского, Продеуса, Рачковского, дурацких свидетелей и провала всей операции. Дрожала его рука, когда он опускал открытку в медную щель почтового ящика. Лишь выйдя с почты, он взял себя в руки и пешком побрел в сторону Сити.

На одном из зданий он увидел только что налепленный на стену мокрый от клея полицейский листок с обращением к жителям Уайтчепла. Знакомые фамилии жертв заставили его протянуть руку и, оглядевшись, он быстро сорвал его и спрятал в шляпу.

* * *

В час дня в управление на Олд-Джури к инспектору Макуилльяму были доставлены трое евреев, свидетелей с Майтр-сквер. Они стояли посредине приемной, унылым видом и одеждой напоминая трех волхвов.

– Я правильно записал? – Инспектор взял лежавший перед ним лист бумаги, куда он занес фамилии привезенных: – Гарри Харрис, мебелеторговец с Касл-стрит, Уайтчепл; Джозеф Леви, мясник, дом 1 по Хатчисон-стрит, Олдгейт; и Джозеф Лавенде, уличный торговец сигаретами, дом 45 по Норфолк-роуд, Далстон.

– Да, мсье, – невесело согласились трое евреев.

– Мистер Лавенде, вы утверждаете, что видели человека, стоявшего с убитой у входа в Черч-пэссадж, в лицо?

Средний из волхвов, самый мрачный, унылый и затюканный, нехотя забубнил:

– Да, пане, мы засиделись втроем в Имперском клубе и мне надо было уже идти, время позднее, половина второго: я работаю в Сити на Сент-Мэри-Акс рядом с церковью в честь отрубания Аттилой Гунном тремя топорами голов Святой Марии и ста тысячам мучениц, а живу-то в Далстоне. Мы собрались и вышли все вместе.

– Сколько времени вы собирались?

– Как я вам уже сказал, я посмотрел на часы: было половина второго.

– И клубные часы показывали столько же, – вставил Харрис, высовываясь из-за плеча Лавенде.

– А собирались мы не больше четырех минут, – все также печально продолжал тот. – Примерно в пятнадцати ярдах от клуба мы увидели мужчину и женщину, стоявших у входа в крытый проход, ведущий на Майтр-сквер.

– Вы настаиваете на том, что женщина, которую вы видели в морге, и есть та дама, виденная вами напротив клуба?

– Да, пане, я почти уверен в этом. На ней была та же одежда. Я не видел ее в лицо, а вот мужчину видел.

– Зато мы не видели его, – в один голос сказали оба остальных свидетеля, и при этом Лавенде получил два сильных толчка в спину. – Ведь там было темно, как в Шеоле [12]! Он тоже ничего не мог там разглядеть!

– Мистер Лавенде, опишите мужчину, – сурово приказал Макуилльям.

– Я боюсь, сэр! – откровенно признался тот. – У меня семеро детей. Если вы не поймаете убийцу, он найдет меня и сделает с моей женой то же, что с этой несчастной женщиной.

Инспектор понял, что присутствие товарищей удерживает Лавенде от откровенности, и торжественно встал.

– Джентльмены, – сказал он евреям. – Идите отсюда вон! А вы, Лавенде, останьтесь.

Когда дверь за удалившимися евреями затворилась, Макуилльям сказал:

– Послушайте, чего вы боитесь? Откуда убийца вообще может узнать о вас?

– Да завтра же обо мне пропечатают во всех газетах. Долго ли ему будет найти бедного еврея?

– Вы можете не бояться. Даю вам слово, что до конца дознания в прессе не будет о вас ни слова. Я также обещаю, что у вашего дома будет поставлен полицейский в штатском, который будет охранять вас и вашу семью. Ну, будете говорить?!