Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

– Вы сделаете большую глупость, Проджер, – ответил ему поляк, глядя на валлийца сверху вниз. – Во-первых, вы видели, что хозяин этого дома сам пригласил меня к столу, а во-вторых, дело об организованном вами покушении на меня в моем собственном жилище еще не закрыто.

Проджер нехотя отпустил его фрак и сказал, отходя в сторону:

– Думаю, наш разговор еще не закончен. Мы продолжим его при случае, если вы, конечно, настоящий джентльмен и спортсмен.

– Почему вы не побили его?! – дернул Проджера за рукав доктор Гримбл, задетый тем, что с самого появления Фаберовского в гостиной Пенелопа смотрела только в сторону поляка.

– Это не ваше дело, – огрызнулся валлиец, направляясь к лестнице. – Пойдите лучше приведите в чувство доктора Смита, пока я не побил вас самого.

Гримбл поспешно бросился на колени рядом с бесчувственным доктором и стал хлестать его по щекам.

– Прекратите! – крикнула ему Эстер. – Помогите мне отнести его к нему в кабинет. Там у него на столе стоит нюхательная соль.

Пока гости внизу разбирали у Ботли свои пальто, шумно обсуждая происшедшее, Гримбл с Эстер подхватили доктора под мышки и поволокли в кабинет, оставив Фаберовского наедине с Пенелопой.

– Что вы наделали? – в смятении спросила поляка девушка. – Зачем вы сюда пришли? Зачем потребовался вам этот спектакль? Ведь вы же сами сказали, что между нами ничего не может быть, что вы вместе с Гуриным покидаете Лондон! Я уже смирилась со своей судьбой и решила устроить ее так, как получится.

– Я заготовил по пути сюда столько красивых слов, – сказал Фаберовский, – я собирался сделать вам предложение, но право, я теперь в полном недоумении…

– Пойдемте ко мне, – сказала Пенелопа и потянула его за собой. – Там нам не помешают.

Она привела его к себе в спальню и закрыла дверь на ключ перед самым носом доктора Гримбла, который тут же принялся барабанить в нее кулаками.

– Отец пьян и только поэтому он согласился впустить вас в дом, – проговорила Пенелопа, не обращая внимания на шум за дверью. – Однако он не оставил своей идеи отправить вас на эшафот. Как вы могли прийти делать мне предложение, хотя сами объяснили мне полторы недели назад, что при этих обстоятельствах наши отношения невозможны?

– Пенни, откройте, вам не следует оставаться наедине с этим католиком! – неистовствовал за дверью доктор Гримбл, встав к ней спиной и колотя в нее каблуками.

– Я больше не католик, – в свою очередь пнув дверь, крикнул Фаберовский. – А вам, Пенни, я могу сказать: невозможного не бывает. Все это время я думал, как мне преодолеть вражду доктора Смита. И теперь я знаю, как это сделать, если вы согласитесь стать моей женой.

– Не таким я представляла наше объяснение, Стивен.

– Я тоже представлял его не таким, – поляк оглянулся на содрогающуюся под ударами Гримбла двери.

– Ну и как же ты намерен добиться примирения между тобой и отцом? – спросила Пенелопа.

– Так ты согласна?

– Да.

– Тогда предоставь это мне. От тебя потребуется немного, но ты должна сделать все в точности так, как я скажу. Пока же ничего не говори отцу. Завтра ты получишь от меня записку с дальнейшими указаниями.

Фаберовский открыл дверь и, грубо отшвырнув в сторону ввалившегося в комнату Гримбла, вышел на лестницу. Повернув голову, через открытую дверь в кабинет он увидел ноги лежавшего на диване доктора Смита, неестественно торчавшие, с задранными штанинами и в огромных туфлях. И тут его поразила мысль, что возможно, вся эта женитьба уже не нужна.

– Что с доктором? – спросил он у Эстер, вышедшую из кабинета. – Он умер?

– Нет, он просто заснул. А вы разве не уехали из Лондона?

– Как видите, нет.

– А мистер Гурин?

– Он, увы, тоже.

Глава 80

4 ноября, в воскресенье

В воскресенье после трех дней почти беспрерывных дождей и мрачности наступила хорошая погода, и хотя было уже по-ноябрьски холодно, в разрывах легких облаков то и дело проглядывало солнце, озаряя хмурую физиономию Лондона некоторым подобием улыбки.

Фаберовский достал из гардероба длинное рваное дорожное пальто-ольстер с пелериной и капюшоном и шляпу с широкими отвислыми полями. После чего посвятил почти полчаса наложению грима и приклеиванию усов. Когда в десять часов он вышел из дома, опираясь на грубый растрескавшийся костыль, в длинном ольстере с крымской медалью на груди и шляпе, из под которой можно было разглядеть только кончики усов, любой принял бы его за нищего инвалида Крымской войны. В этом наряде он отправился к церкви Всех Душ, где крепкими тумаками и парой отборных ругательств закрепил за собой среди прочей нищей братии на паперти место у самого входа.

Столь странному для джентльмена маскараду было простое объяснение. Фаберовский был уверен, что проспавшийся доктор раскается в том, что пустил поляка в дом, и хотя Пенелопа ни за что не раскроет настоящую причину визита Фаберовского, доктор наверняка удвоит бдительность и к Пенелопе никому чужому уже не будет возможности подступиться без его разрешения.