Когда-то давно, два года назад, еще только привыкая к броккенбургским нравам и порядкам, она, как и многие бойкие девчонки, искала оружие себе по руке, охотно примеряя те экземпляры, что были в ходу среди сверстниц. Пятнадцать лет — сопливый возраст, но Броккенбург очень быстро и доходчиво объясняет юным девам, едва выпорхнувшим из-под материнских юбок и увлеченно дегустирующим все пороки, которые он может предложить, что далеко не каждой из них суждено пережить первый год обучения. Старый добрый Брокк — мудрый наставник, воспитавший не одно поколение ведьм, и он же — безжалостный палач, древний как гора под ним, отправивший в Ад больше девичьих душ, чем дюжина последних войн и эпидемия чумы.
Он быстро вбивает в полные розовых соплей головы своих неофиток, еще не отвыкших тискать кукол, одну простую нехитрую мысль, которой суждено продлить их никчемные жизни. Если ты хочешь дотянуть хотя бы до второго круга, лучше тебе держать в ридикюле помимо пакетика карамельных орешков, платка, ленты для волос, табакерки, кондома из телячьих кишок, маменькиного амулета и всего прочего, что держат при себе хорошие девочки, что-то посущественнее — просто на тот случай, если Ад уготовил тебе сегодня не самый удачный день. У тебя впереди очень много таких дней — где-то по триста шестьдесят в каждом году. А хорошие девочки на этой чертовой горе очень часто превращаются в хороших мертвых девочек.
Надушенным платком не отобьешься от своры жаждущих крови сук, желающих поквитаться с тобой за старые обиды или просто ищущих жертву по той же причине, по которой ее ищут все молодые дерзкие хищницы. Табакерка — не самое надежное оружие против какой-нибудь прожженной зубастой пизды из Шабаша, которой приглянулось твое смазливое личико, и которая желает затащить тебя в свою койку. Амулет — хорошее средство от гонореи или молочницы, но не от удавки, которую накинут тебе на шею в первой же подворотне, чтобы отнять кошель или самозабвенно избить до состояния хлюпающего мешка с костями, просто вымещая грызущую изнутри злость. Брокк — город возможностей, и возможность встретить рассвет со вспоротым брюхом, лежа в придорожной канаве, неизменно подстерегает тебя за каждым углом, а углов в этом городе, кажется, становится все больше с каждым годом…
В свое время она перепробовала много всяких штук, от обычных палиц, обтянутых сыромятной кожей и неизменно популярных в Унтерштадте, до изящных смертоносных стилетов, примитивных в своей варварской эффективности кистеней и оставляющих страшные раны уличных шестоперов. Старый мудрый Броккенбург готов был предоставить к услугам своих воспитанниц все самое лучшее, и неважно, вышло оно из именитых кузниц Золлингена или было создано из того, что оказалось под рукой — все это добро охотно пускалось в ход в дортуарах Шабаша или на улицах. Иногда можно было обнаружить чертовски любопытные экземпляры, больше уместные в королевском саксонском арсенале, чем на улицах вольного имперского города.
Некоторые суки, мнящие о себе невесть что, предпочитали носить боевые цепы, громоздкое, но удивительно сокрушительное оружие, которое они навострились ловко укрывать на себе, пропуская усеянное заклепками било изнутри в рукав дублета. Другие щеголяли ременными нагайками, для которых не составляло труда в одно касание снять с тебя кусок шкуры длиной с ладонь, или миниатюрными глефами — тоже чертовски неприятная штука, способная в один удар с поворотом намотать твои кишки, точно пряжу.
Чертовы суки. Барбаросса была уверена в том, что они делают это не по насущной необходимости, а только чтобы продемонстрировать свой блядский утонченный вкус, не терпящий таких примитивных и грубых орудий, как ножи и дубинки. Херовы выскочки. Если уж твой папенька не барон и не граф, нечего воротить нос, тем более, что ножи и дубинки имели более долгое хождение в Броккенбурге, чем талеры нынешнего императора, ими, небось, еще прабабушки нынешних прошмандовок обучали друг дружку уму-разуму.
Однажды в тесном переулке нижнего Миттельштадта ей встретилась оторва, орудовавшая годендагом. Во имя семидесяти двух владык Ада — годендаг[4]! Она бы еще вооружилась дедушкиным гросс-мессером или алебардой! Барбаросса измолотила ее с особенным удовольствием, вмяв лицо в череп и переломав половину костей, с трудом поборов соблазн засунуть ей херову палку туда, куда она привыкла засовывать совсем другие вещи.
С другой стороны… Барбаросса едва не хмыкнула, вспомнив, что и сама когда-то щеголяла однолезвийным охотничьим багинетом, взятым в качестве трофея в какой-то схватке, который использовала на манер короткой сабли. Хорошая была штука, жаль, громоздкая и тяжелая, не вполне подручная для тесных переулков.