Бардо

D'ej`a Vu. Он уже видел все это. И это всё уже видело Романа. Этот двор, этот месяц, повешенный небом, эти тени в углах. Он – ребенок. Он хочет домой, хочет спрятаться. Пятится назад, пытаясь нащупать хоть что-нибудь, на что можно было бы опереться. Но позади нет ничего. Голая пустота. Пальцы повисают в черной невесомости. И вдруг нечто проскальзывает своим язычком по его ладони, упертой во мрак. Может ветер, а может… Быстро, ноготком, чей-то палец порезом течет по его пугливой ручонке. Роман застывает. В ужасе. Хочет бежать, но ноги против. Роман бежит стоя. А что, если это его собственный палец? Куда бежать, когда некуда бежать? Куда бежать, когда негде остаться? Как жить, когда некуда бежать, негде остаться, негде быть, некуда бежать, некуда некуда некуда негде негде негде ГДЕ?! Еще чуть-чуть и это нечто вгрызется зубами Роману в затылок. Обхватит сзади и вонзится пальцами в ребра. А что, если это его затылок дышит ему в затылок? Роман падает на землю. Вокруг никого. Он один. Он совсем один.

Иначе умру.

«О высокородный, внемли. Сейчас ты ощущаешь Сияние Ясного света Чистой Реальности. Узнай его. О высокородный, твой теперешний разум, истинная природа которого есть пустота, который не имеет ни формы, ни цвета, ни свойств, пустой по природе своей, – и есть сама Реальность, Всеблагой Отец.

Твой собственный разум сейчас есть пустота, но пустота сия не есть пустота ничего, но истинно разум, незамутненный, сияющий, волнующий и блаженный – само сознание, Всеблагой Будда».

«В сей час ты должен помнить учения о встрече с моментом истины, которые передал тебе твой гуру. Если ты вспомнишь смысл его наставлений, то узнаешь во всех тех лучах света, что воссияют тебе, отражения твоего собственного внутреннего света, и, узнав в них близких друзей, ты доверишься им, поймешь их, как сын понимает свою мать, и примешь их».

Бардо Тхёдол. Тибетская Книга Мертвых.

– Обними.

Колонки гладят перепонки, оглушают чувства. Но чувства сильнее всего. Ножи наружу. Романово тело не верит. Вера не верит. Романовы руки боятся к ней прикоснуться, но он уже прижимает к себе эту хрупкость. Ее волосы прямо возле носа. Нос стремится быть в них. Роман больше не в силах бороться с собой. Он зарывается в волосы. Ее запах сводит с ума его ноздри.

И как опьяненный..

уже опьяненный..

и даже больше,

чем самое большее..

Он дышит ею и не дышит легкими. Он захлебывается, но пьет больше, чем позволяет глотка. Посреди страшно-холодного моря Романовы руки нашли твердый кусочек теплой земли, который не тонет почему-то. Почему же? Ведь тонет все, даже вода однажды тонет. И смерть умирает однажды. Романовой пустыне больше не холодно, не одиноко. Ему уютно в ее, так уютно в ее и тепло. Он хотел бы остаться навечно в ее. Романовы глаза еще даже не видели ее, но любят ее. Из сосуда в сосуд. Из одного в другого. Осторожная, тихая, жестокая, она уже здесь, она правит. Где она? Невидима. Невидимая невидимка с пуповиной длиннее мирка. Проворнее выдры. Любовь приходит и похищает самих себя у влюбленных. Смесь. Перемешиваться, сливаться, склеиваться, тихо покачиваться в толпе. В толпе. В толпе. В толпе. Песня поется. Всегда и везде поется. Обо всем на свете поется. Об одном и том же поется каждая песня. Об одном и том же – всё.

– Спасибо!

Артист прощается с голосом на сегодня. Толпа удивляется уходу, о котором все знали заранее.

– Мы вас любим! Мы любим вас! Мы любим!

Группа сходит со сцены под впивание глаз и гремучки рук. Многое множество тянется тянучкой по тянучке. Змеей с множеством лиц к выходу. Романова рука проводит Верену руку сквозь душные спины на воздух из клуба.

Сигареты. Дым на небе. Яд в клыках красок и маек. Неприкрытые части. Змеистые линии. Палитры и мысли вкраплены каждому в кожу. Татуировки. Толпа расфасована. Мелкие группы. По блуду на блуд перед буднями. По несколько граммов на метр. Разговоры ведутся о том, что же дальше. Ведь ночь эта лишь начинается. Мимо льются автомобили. Лунный свет раздевает лица обоих. Они стоят в стороне. Друг в друга. Глядя и замирая. Глаза в глаза. Нерешительно и отводя. Вера впервые видит его. Он —ее. Она красива. Он:

– Можно я тебя поцелую?

Ее щеки принимают душ под душными взорами. Увлажняются влажными чувствами. смущенность. Смущен, она смущена. Ласково посмеиваясь, заигрывается игра:

– Иначе умрешь?

– Иначе умру.

– Угу.

Улыбается.

– Кто же об этом вот так спраши…?