Бардо

Забавно. Я могу над вами издеваться, сколько захочу. Вы же все равно поверите в бредятину, которую я расскажу вам про Романа. Ваш мозг просто удалит все эти предложения, как нежелательные. Как так? Ваш мозг – шпион Романа. Бывший агент КГБ. Ниндзя. Служит СССР и мне. Да-а-а. Поверите и правильно, ведь вся эта история – правда. В подтверждение могу предоставить все исписанные мной страницы текста. Постойте. Так они же перед вами! Кстати, о кроватях.

Любовь лежит спокойно только на решетчатых, когда ее к тому же еще насилуют двое-трое. Вот такая она неспокойная, ей нужна драма, она такая милашка, ей скучно, она ясна несчастно-безумным. А еще у нее очень липкая слюна и рассчитано все на то, чтобы ты съел себе зубы. Згхубы? Где все мои Згхубы? У-у-у, чиво жи я сразу ни понел шо Валька токая праститутка?

Рассчитано на то, чтобы ты захотел быть ничем, ничто не значить. Без губ, без тела. Ничто не ждать и ничего не получать. Ничего не знать и ничего не узнавать. Это как тот случай.

Перед глазами ее локоны рвут свое пузо от хохота. Красиво-Верины локоны. Им смешно. Хотя только что было грустно. Два полных бокала пива стоят перед ними. Все мысли на столе. Четыре бокала выпиты. Вера сидит напротив. Роман глотает каждый ее вдох. Каждые ее глаза, каждые ее русые волосы. И вдруг. Опять. Тревога.

Не понятно откуда. Может быть, из-под стола, может быть, из кухни ресторана. Или тревогу приносит официант, или она падает на Веру с потолка. Но неожиданно ее глаза опустошаются. Лишь на миг, на секунду. Затем возвращаются. Люди смеются, говорят о пустяках. Кто-то заказывает себе бургер. А Верины глаза опять повисают в пустоши.

Роман не понимает, смотрит она в сторону или в никуда. Раз за разом ее глаза пропадают и возвращаются. И опять застывают. Смотря сквозь все существующее. Страх. Страх завладевает костями Романа, когда он машет перед ее глазами руками, а она ничего. Ничего.

– Вера? Что с тобой?

– А? Ничего. А что?

На этих словах тело решает напасть. Резкая судорога толкает Веру в грудь и подчиняет себе ее всё. Вера рвет. Белки пожирают зрачки. Остается лишь одна невыносимо белая и безжизненная: пустота в глазах. Дьявольский ритм ромит.

Роман не понимает, что дальше, что делать, что нужно, что происходит, что важно. Он перемахивает через стол, хватает салфетки, держит Веру за голову, бережет затылок. В ужасе. Кричит ей в белые глаза, просит успокоиться, умоляет, зовет официанта, все смолкают. Из Вериных глаз идет дождь, она то приходит в сознание, то…

– А? Что?

– Что с тобой?

– Где я?

– Только, пожалуйста, успокойся.

То оглядывается вокруг, видит, где она и снова уходит в кошмарный припадок из невозможных снов. То оглядывается вокруг, видит, где она и рыдает в ужасе от того, что вокруг и где она, то оглядывается и уходит снова, все повторяется снова, все повторяется снова, все повторяется.

– Что с ней?

– Я не знаю, вызовите скорую, пожалуйста.

– Надо положить ее куда-то. На улице есть лавочка.

– Лавочка? Вы с ума сошли? Там же снег идет.

– Хорошо. На стол ее.

Это бармен. Его лицо вопрошает, что это за бред. Оглушенные страхом зрители озираются на происходящее. Бургер остывает на ужаснувшемся столе. Что с ней происходит? Кто это? Но на лицах не сострадание, нет, травяной сбор: из отвращения, страха и тревоги.

За руки, за ноги! Это нечто вырывается. Бармен с Романом пригвождают Верино тело к столу. Кладут набок несчастную голову. Держи ее! Скорая будет где-то через десять минут. Романовы руки держат Верины щеки. Еще немного. Только, пожалуйста, успокойся.

– А? Что? Где я?

Верины прицелы не фокусируются. Ее пугает все, даже сам испуг. Она сканирует предметы вокруг и решительно падает в судорогу. Зрители устали от ужаса и возвращаются к ужину. Пытаются заткнуть свои уши разговорами о ерунде. Чушь из их ртов заглушает биение Веры о стол. Стук дрожи. Никто не поможет. Всё невозможно.

– Скорая!

В паб врываются люди в спасительной одежке.

– Так. Что с ней?

Глотая икоту и отвращение с колой, зрители вздрагивают на стульях. Затем вновь забываются в разговорах.

– Так что с ней?

– Думаю, это эпилепсия. – Твердит Роман и сам не верит.

– А раньше бывало такое?

– Нет, но врач говорил, что может.

– Ясно. Берем ее.

Носилки вносят в бар. Кто-то смеется и чешет зад. Два бугая хватают приступ, пытаются поднять его и вынести. Впопыхах бежит официант. Вам как: картой или налом? Картой или налом?! Эй! Оплатите, а то ее вещи мы себе оставим. Да подождите вы!

Пока любимое создание хватают медработники, Роман платит всем, чем может. Агонирующее тело рвется из кожи. Чек возьмете? Не забыть все вещи. Сумка. Телефон. Проверить еще раз. Носилки с трясущимся живым Вериным трупом выносят из бара. За ними бежит сердце Романа. Бургер доедается.

Никто никогда, как ты