Барьер (антология)

– Но ты не можешь об этом сказать? Да?

Она не поняла вопроса.

– О чем я не могу сказать?

– Как выглядит… душа.

Она улыбнулась.

– Было бы довольно затруднительно сказать, как она…

выглядит.

– Значит, не можешь… – вздохнул он.

– Почему же! Могу! Я могу объяснить тебе, что такое твое мышление, воля, ощущение, – быстро сказала она, –

только для этого потребуется очень много времени.

– Но ты скажешь?

– Конечно.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я училась.

– Понимаю… Но… но ты еще такая молодая…

– В наше время люди обучаются гораздо быстрее, чем, скажем, сто лет назад. Когда-то приходилось затрачивать массу времени только на то, чтобы запомнить различные данные, названия, определения, числа, математические формулы. Теперь усвоение информации почти полностью происходит во время сна. Я окончила основной курс в семнадцать лет. На год позже большинства моих сверстников. Однако лишь практика формирует профессиональные навыки… Моим руководителем был профак Гарда. Четыре года.

– Но это было не здесь?

– Нет. В Варшаве.

– Варшава… город? Такой же, как и этот?

– Раз в шесть больше! Ты не слышал о нем?

– Слышал. Сигизмунд… король польский, защитник веры католической, двор свой туда перенести собирался.

Так говорили.

– И перенес. В самой древней части Варшавы есть даже памятник этому королю.

– Я хотел бы побывать там…

– Можем полететь в Варшаву хоть… завтра. Обычной машиной. А может, полетим втроем: ты, я и Стеф Микша?

– Да… Втроем… Тебя зовут Кама? – неожиданно сменил он тему.

– Кама. А почему ты спрашиваешь?

– Что это за имя?

– А, понимаю. Это целая история… Отец моей матери родился далеко отсюда, в городе на реке Каме. Мама очень любила моего деда. Я его плохо помню, я видела его всего несколько раз, да и то, когда еще была ребенком. Он погиб во время второй Марсианской экспедиции.

– Марсианской?

– Да. Он полетел за пределы Земли на планету Марс. И

не вернулся.

– И твое имя – это река?

– Да.

– Твое имя… языческое? – докончил он по-латыни.

– Существует обычай давать детям имена, позаимствованные от названий рек, озер, цветов… «Кама» может быть также сокращением от «Камила», – уклончиво ответила она.

– Но ты не язычница? – тревожно спросил он.

– Это определение давно потеряло смысл. Когда ты лучше узнаешь наш мир – убедишься. Ты был поражен, узнав, что больше уже нет королей и подданных, нет богачей и бедняков. А ведь потом ты понял, что это хорошо.

Наша жизнь еще очень далека от совершенства, но уже многое исправлено на Земле. Ценность человека определяется не его происхождением и именем, а прежде всего знаниями и работой, приносящей пользу не только ему, но и другим… Ты считаешь, что должно быть иначе?

– Томас Мор, святой мученик единой церкви божьей,

писал об острове таком… Христос тоже так учил… Это я понимаю… Это не противоречит вере и заветам господа бога нашего… Но тут… нечто иное…

– Так об этом ты и хотел меня спросить?

Он поднял на нее глаза и некоторое время смотрел ей в лицо.

– Нет. Не только об этом… Я хотел, чтобы ты рассказала мне… о себе. О своей жизни. Почему ты такая…

– Какая?

– Не такая… как…

– Как кто?

– Как я. Ты не… обычная.

– Я не совсем тебя понимаю. Я такой же человек, как и ты. Только родилась я позже, чем Модестус Мюнх, и мир, в котором я воспитывалась, другой: более мудрый, хороший, а прежде всего свободный от страха.

Он беспокойно пошевелился.

– Не знаю… лучше ли этот мир. Не знаю… пока еще, –

поправился он. Но ты другая. Знаю. Это я знаю наверняка.

Ты говорила: «Я была обыкновенной девочкой. Я обыкновенный человек… Как ты». Я тебе верю, но это… не так.

Ты не хочешь себя возвеличивать. Понимаю, грех высокомерия. Ты не можешь… иначе.

– О чем ты?! Может быть, тебе кажется странным, что я, женщина, ученый, доктор? Но в наше время таких женщин-ученых миллионы. А впрочем, и столетия назад, в твое, как ты говоришь, время, тоже были женщины образованные. И даже раньше. Ты, наверно, слышал об Элоизе?

– Элоиза? Я… – он замолчал.

Вдруг, словно ослепленный ярким светом, он прикрыл глаза рукой.

– Не говори так… – едва слышно прошептал он. – Я не поэтому… Не потому, что ты мудрости полна… или прекрасна, как… ангел. Не в этом дело. Я знаю, бывали прекраснолицые и мудрые. Но ты другая! Скажи, почему ты такая… добрая… ко мне? Почему?

Она не знала, что ответить.

– Но… Я такая, какая есть.

В его глазах появился какой-то непонятный блеск.

– Да. Ты говоришь, а я слушаю. И верю. Верю тебе.

Хотя… порой ты говоришь странные вещи… Даже страшно. Ты говоришь, а я чувствую, что это правда.

Смотрю на тебя, и… мне хорошо. Так, словно я… – он осекся и только спустя минуту добавил: – Когда тебя нет, мне плохо. Профак Гарда, Стеф Микша, Сап и даже Ром

Балич тоже добры ко мне. Но это не то. Скажи, почему именно ты?

– Не понимаю. Я… просто я помогаю тебе приспособиться к жизни в нашем мире. Забочусь о тебе. Такова моя задача. Я стараюсь делать это как можно лучше, вот и все.

– Кто приказал тебе это делать? А может быть, об этом нельзя спрашивать? – неожиданно смутился он.

Она улыбнулась.

– Почему же! Тут нечего скрывать. Я сама добывалась, чтобы мне поручили наблюдение за тобой. Ученый Совет