Барьер (антология)

Мюнх снисходительно улыбнулся.

– Ты не знаешь, господин? Есть способы. Кто знает,

тот… знает… Порой среди книг и писем отыскать можно.

Порой укрыты… в тайном месте. Искать надо… А то и подстрекатель принесет. Как доказательство, что правду говорит.

– Кто?

– Подстрекатель! Тот, что доносит и процесс починает.

– Так. Но как такой документ попадает в руки подстрекателя?

– По-разному бывает. Порой случайно найдет… Порой и выкрадет…

– А бывали случаи, чтобы обвиняемый сам указывал место, где спрятан цирограф? Можешь ты привести такой пример?

Модест на минуту задумался.

– Нет. Не припоминаю. Но случалось… иногда. Редко… но случалось. Я слышал…

– А как ты проверял, что цирограф не подложный? Ведь подпись обвиняемого могла быть поддельной?

– Я видел настоящий, – подчеркнул Мюнх, напряженно глядя в глаза Баличу. – Генрих фон Булсидорф подписывал.

В конце концов он сам признался.

– В конце концов… – повторил Ром.

Мюнх не заметил иронии в голосе Балича.

– Он долго отрицал. Упирался. Но в конце концов признал… Все! Как встретился с посланцем самого князя ада… Как тот пообещал ему десять тысяч фунтов золота и долгую жизнь… Часть этого золота нашли.

– А тебе никогда не приходило в голову, что такие доказательства могли быть специально, искусственно подделаны теми, кому нужна была смерть обвиняемого?

Чтобы завладеть его имуществом или из личной мести?

Кто обвинил Генриха?

В глазах Мюнха появилось беспокойство.

– Кто? – спросил он риторически. – Имя доносчика охраняется тайной святой присяги.

– И цирограф тоже передают при условии, что имя его доставщика будет сохранено в тайне?

– Да, господин.

– Но ты-то знал, кто был доносчиком?

– Знал… Особа… вполне достойная доверия.

– Действительно! – саркастически засмеялся Балич.

Глаза Мюнха наполнились страхом.

– Господин… почему ты смеешься? Ты думаешь, я…

лгу? Но я говорю правду.

– Ты хочешь меня убедить, что каждый донос был истинным? Что не фальсифицировали доказательств?

– Иногда… бывало и так… Много зла в человеке. Порой даже среди тех, которые господу служили… Но чаще среди черни бывало… Из корыстолюбия… либо из зависти. Не раз такого ложного доносчика суду предавали.

Однако верь мне, господин: когда я ведьм пытал, всегда мог узнать… кто они в действительности.

– Каким образом?

– Есть разные способы… И в книгах тоже написано…

– Значит, ты утверждаешь, что этот документ, – Балич показал на пергамент, возвращаясь к теме, – подлинный договор с сатаной.

– Да, господин. Ты же сам говоришь, что ему много лет… Тебе странно, что его не сожгли вместе с тем сатанинским ублюдком? Видно, оставили… как доказательство и предостережение… для других.

– Возможно. Но меня интересует не это. Документ написан на пергаменте, с которого убрали более ранний текст. За исключением подписи Иоахима фон Грюнштейна.

– Ром полез в папку и вынул два снимка. – Посмотри! –

подал он снимки монаху. – Есть методы, дающие возможность прочесть старые записи. Подпись не была затронута. Кстати, именно поэтому она и не перевернута.

Взгляни на то, что было записано перед тем, как стерли текст. Это письмо Грюнштейна, адресованное…

– Это дьявольские штуки! – воскликнул Мюнх, вскакивая с кресла. Снимки упали на пол.

Балич наклонился. Поднял снимки, потом медленно подошел к монаху и взял его за руку.

– Успокойся. Можешь мне поверить: в том, как были получены эти снимки, нет ничего сверхъестественного и тем более дьявольского.

Мюнх немного смутился, но отступать не собирался.

– Сатана мог специально воспользоваться письмом к приору.

– Ты думаешь, дьявол выкрал письмо, убрал старый текст и дописал содержание договора? В таком случае это был бы документ, подделанный сатаной, а стало быть, грош ему цена!

На лице Мюнха отразилась неуверенность.

– Может, это сделал сам Грюнштейн?

– Зачем? Он вполне мог составить документ на другом пергаменте.

Монах беспокойно поежился, но не ответил. Некоторое время оба молчали.

– Так, может быть, ты все-таки согласишься, что этот цирограф фальшивый?

Мюнх медленно поднял глаза на Балича и вдруг словно под влиянием новой мысли воскликнул:

– Нет! Не поддавайся видимости, господин! Сатана умеет ослепить нас! Все так… как я сказал! Дьявольская штука… Не тогда содеянная, а сейчас, когда ты делал эти снимки. Я знаю, на что он способен! Разве он не мог это письмо написать сейчас?. Чтобы посеять сомнение… в твоей и моей душе…

– Исследования показали, что письмо к священнику было написано четыре века назад.

– Ты молод и легковерен… Принимаешь видимость за истину. Ты не знаешь сатаны и его коварства. Подумай как следует… и ты поймешь свою наивность.

– Подумаю, – кивнул Балич.

У него не осталось никакого желания продолжать разговор с человеком, столь чуждым ему. Кама была права: это человек не больной, и, однако, его мышление не способно вырваться за пределы заклятого круга понятий четырехвековой давности.

– Ну, мне надо идти. Доктор Дарецкая скоро вернется, –

сказал Балич, прерывая затянувшееся молчание.

– Ты хотел, господин, поговорить со мной об аде, –

напомнил Мюнх.

– Я имел в виду цирограф. Но не только… – добавил