Барьер (антология)

Института согласился, поэтому я…

– Ты сама хотела? – живо подхватил он.

– Хотела. Не удивляйся. Твой случай очень интересен… Совершенно необыкновенен!

– Случай? Необыкновенный? Да. Необыкновенный! И

ты тоже…

Прозвучал сигнал визофона.

– Пять! – произнесла Кама пароль, и на экране появилось лицо доктора Балича.

– Привет тебе, о Кама, далекая река!

– Не глупи! Что тебе?

– Не могла бы глубокоуважаемая мадам быть столь любезной и передать мне на часок своего подопечного?

– Сейчас?

– Осмелюсь покорнейше просить… Ты могла бы пока сбегать в бассейн. Я как раз оттуда. Вода и солнце… мечта.

Кроме того… – он многозначительно понизил голос, – я встретил там Микшу. Стеф был бы в восторге…

– Не знаю, смогу ли.

Она взглянула на Мюнха вопросительно, но тот лишь опустил глаза. Она подумала, что в принципе хорошо бы прервать беседу и продумать дальнейшую тактику.

– Вижу, я выбрал не совсем удачный момент, – вздохнув, заметил Балич, решив, что молчание Камы означает отказ.

Однако он ошибся.

– Слушай, Мод! Ты можешь сейчас побеседовать с доктором Баличем? – спросила Кама монаха.

– Будет так, как ты пожелаешь, – ответил уклончиво

Мюнх. Он не очень симпатизировал Баличу, но боялся показать это в его присутствии.

– Я думаю, мы могли бы сейчас прервать нашу беседу.

Доктор, видно, хочет сообщить тебе что-то интересное.

– Я хотел бы поговорить об… аде, – сказал Балич. – А

может, у тебя нет желания, брат Модест?

Мюнх беспокойно пошевелился.

– У меня есть желание, – поспешно согласился он. – Ты можешь прийти сюда?

– Уже иду!

– А может быть, мне тоже остаться? – спросила Кама, но Ром недовольно поморщился.

– Нет. Пожалуй, нет. Об аде лучше разговаривать с глазу на глаз, многозначительно сказал он. – Не правда ли, брат Модест?

Монах кивнул.

Кама встала с кресла.

– Ну, так как? Я на часок уйду.

– Но мы сегодня… еще увидимся? – спросил Мюнх.

– Обязательно. А я воспользуюсь случаем и договорюсь со Стефом относительно поездки в Варшаву. Может, завтра втроем слетаем на пару часов.

– Да. Завтра.

Балича она встретила у лифта.

– Модест сегодня не в духе. Постарайся особенно его не поникать.

– Не бойся, пастырь заблудших душ. Я хотел бы только кое-что проверить. Твое присутствие может изменить реакции Модеста. Понимаешь?. Он очень считается с твоим мнением. Если говорить честно, даже чересчур… Боюсь, тут что-то большое, чем авторитет.

– Меня это тоже беспокоит.

– Хорошо, что ты это понимаешь. А тебе не кажется, что не мешает более эффективно воспротивиться усилению этого… аффекта?

Она сделала вид, что не заметила иронии.

– Делаю, что могу… Но все не так просто, как тебе кажется. Я стараюсь, чтобы он смотрел на меня как на обычного человека. Прошу тебя, не мешай, помогай мне!

– Твои желания – закон для меня, о пресветлая! – засмеялся Балич и помахал на прощание рукой.

– Значит, через час я вернусь.

– Скажем, через полтора, если будет на то воля…

– Ладно. Через полтора часа.

VI

Балич открыл дверь лекционного зала и вошел.

Монах сидел в кресле и шептал слова молитвы.

– Тут немного темновато, – заметил с порога Балич. – А

я хотел показать тебе один документ.

– Если надо, господин… – Мюнх потянулся к переключателю и зажег стены.

Балич сел рядом с ним в кресло, раскрыл тощую папку и вынул из нее заправленный в прозрачный пластик пергамент.

– Как тебе это нравится? Скажи, брат Модест, – спросил он, подавая листок монаху.

Мюнх некоторое время смотрел на пергамент, потом осторожно положил его на пюпитр и перекрестился.

– Это еретическое письмо, господин. Или даже… договор с сатаной. Перевернутым письмом писано… Кто не знает – не прочтет. Нужно зеркало.

– Знаю, – кивнул Ром. Он полез в папку и вынул фотокопию документа. – Это действительно цирограф. Вот тебе прямое изображение. Дата говорит, что письмо было написано в 1639 году. Анализ подтверждает эту дату. Документ написан несколько позже «твоего» времени, но в данном случае это не имеет значения. Уверен ли ты, как специалист, что это истинный договор с сатаной?

Мюнх внимательно осмотрел копию и, пересиливая отвращение, потянулся к пергаменту. Долго, внимательно сравнивая оригинал и копию, расшифровывал подпись.

– Истинный, – наконец сказал он совершенно серьезно.

– Тут в конце написано: «Как обусловлено в сим договоре, будет он, нижепоименованный Иоахим фон Грюнштейн, тридцать пять лет счастливо жить на Земле среди людей, а потом прибудет к нам, дабы с нами вместе бога проклинать». А еще ниже: «В аду на дьявольском совете утверждено». И подписи: «Сатана, Вельзевул, Люцифер, Левиафан». А тут, видишь, господин, – Мюнх показал пальцем,

– продолжение. Собственной рукой Иоахима фон Грюнштейна сотворено. Что служить будет Люциферу… всю жизнь, во все времена…

– В свое время ты, Модест, видел подобные цирографы?

– Видел. Дважды. Это случается редко. Не с каждым сатана договоры составляет. Немногие писать умеют… А

если даже и умеют… не всегда вступает он с ними в сговор.

Какой-нибудь богатый человек… или алхимик… Да и то трудно найти. Тот, кто дьяволу душу продает, не любит оставлять доказательств.

– Как же такой документ мог попасть в распоряжение суда инквизиторов?