Бархатная кибитка

Что он мне хотел сказать описанием этого поединка? В своей сказке дядя Лозик оправдал змею, которую часто считают олицетворением зла. Вначале я подумал, не имеет ли это отношение к его неосуждению фашизма, к его тайной влюбленности в фашистов? Он как бы был ужален фашизмом, причем, видимо, ужален в самое сердце, но этот яд не убил его, а, напротив, укрепил и сделал неуязвимым. Он прошел войну «как аттический солдат, в своего врага влюбленный» – если говорить словами Мандельштама. Не в этом ли секрет неуязвимости Лазаря? В его сказке змея – это фармакон, лекарство и лекарь в одном флаконе. А точнее, в одной алхимической реторте. Откуда у него эта новая мексиканская монета? И почему она оказалась в шкатулке с немецкими трофеями? Про немецкую монету все ясно – он привез ее с войны вместе с орденами. Однако новенький песо – откуда? Кто мог подарить его старику?

Я тогда бредил Мексикой, историей испанской конкисты, ацтеками, Кортесом, Монтесумой… Одна из моих любимых тогда книг называлась «Падение Теночтитлана», а также мне нравилась поэма Генриха Гейне «Вицлипуцли». Позже появились в поле моего внимания Кастанеда с его Доном Хуаном. Герб Мексики – орел, сидящий на кактусе. Этот тот самый мескалиновый кактус – пейотль. «Не называй его пейотль, называй его Мескалито», – говорит Дон Хуан. Еще один фармакон. Еще одна смерть. Когда ацтеки искали место для новой столицы, они услышали голос бога, произносящий: «Идите, пока не увидите орла со змеей в клюве, сидящего на кактусе». На том месте, где они узрели змею, кактус и орла, возник Теночтитлан, ныне называемый Мехико. Одна из древнейших столиц мира. Две смерти бились за место в одном теле, и они сожрали друг друга. «Смертию смерть поправ» – так поют в русских храмах в пасхальную ночь, славя воскресение из мертвых. Странную сказку рассказал мне старец по имени Лазарь. Лазарь, воскрешенный, чтобы стать святым. Наверное, он все же погиб на той войне, но неведомые силы воскресили его, чтобы он вернулся домой, отягощенный тайными и явными орденами, орденами победителей и орденами побежденных. Вернулся, чтобы жениться на Магдалине, чтобы годами оберегать ее измученное тело, зависшее между жизнью и смертью. Мне вспомнилось военное словечко «лазарет», происходящее от имени воскрешенного Лазаря. Лазерный луч неизрекаемого понимания пронзил собой берлинскую лазурь моего восхищенного мозга. И так я засыпал, зажав в кулаке мексиканский песо.

Я мог проспать всю ночь, не разжимая ладони, так что к утру стиснутая моей рукой монета приобретала температуру моего тела. И, проснувшись, я продолжал смотреть на этот серебряный диск: на реверсе я лицезрел профиль человека с бакенбардами, голова его была стянута косынкой на пиратский манер, и этот головной убор (напоминавший мне не только пиратов, но также брутальных отдыхающих на коктебельских пляжах) вступал в занимательное противоречие с расшитым воротником генеральского мундира. Не составило особого труда выяснить, что этот человек – Хосе Мария Текло Морелос-и-Павон, один из полководцев мексиканской революционной армии, расстрелянный монархистами в 1815 году неподалеку от Акапулько.

Из всего вышесказанного ясно, что я был весьма экзальтированным нумизматом, и хотя в моей коллекции и не водилось по-настоящему ценных монет, но это меня не волновало: я все равно относился к ним как к пиратским сокровищам, спрятанным и зарытым на необитаемых островах моего вожделения. Впоследствии я мысленно составил целую антологию монет, сделавшихся литературными героями: от золотого дублона, который капитан Ахав прибил гвоздем к мачте своего корабля, и вплоть до монеты в десять сентаво, надрезанной ножом, которую описал Борхес в своем рассказе «Заир», – эта монета со шрамом обладает чудовищным свойством: ее невозможно забыть. И тот несчастный, кому эта травмированная монета хотя бы раз попалась на глаза, уже никогда не сможет вычеркнуть ее из своего сознания, она медленно разрастается в памяти, постепенно вытесняя все прочие воспоминания, и под конец человек способен думать только лишь об этой монете.

В связи с «Заиром» мне вспоминается история польско-французского писателя Яна Потоцкого, написавшего роман «Рукопись, найденная в Сарагосе». Между прочим, любимый роман Александра Сергеевича Пушкина: книга эта всегда лежала на его письменном столе. История, которую я собираюсь пересказать, не про монету, а про маленький слиток серебра. Ян Потоцкий, польский дворянин, всю свою взрослую жизнь служил офицером во французской армии. Все, кто знавал этого элегантного офицера, неизменно замечали в его пальцах крошечный серебряный слиток: Потоцкий никогда с ним не расставался, постоянно играл этим слитком, мял его в пальцах, перекатывал в ладони. С годами пальцы Потоцкого придали этому изначально аморфному слитку правильную форму – форму шарика.

И когда это наконец произошло, когда бесформенный слиток серебра стал правильным шариком, тогда Ян Потоцкий зарядил этим серебряным шариком свое ружье и застрелился.