После осмотра этого помещения вся экскурсия стала спускаться под землю. Мы нисходили по лестнице с короткими переходами и железными перилами. Лестница бетонная. Стены тоже бетонные. Железные перила, выкрашенные в серый цвет, отделяли нас от угрюмой пропасти. Спуск казался нескончаемо долгим. Мы спускались и спускались по одинаковым бетонным ступеням в темный бездонный колодец. Постепенно стало холодно почти до невыносимости, а воздух стал отдавать могильной сыростью. Ступени сделались мокрыми, и на них появились лужицы. До перил стало невозможно дотронуться, по ним струилась холодная подземная влага. Всюду горели одинаковые, зарешеченные лампы. Мы все спускались и спускались. В голову мне стали лезть неприятные мысли. Например, что такая лестница может вести в ад. Наконец наш спуск окончился. Бездонная бетонная шахта обладала дном, и оно было, конечно, бетонное. Внизу расходились в разные стороны длинные, длинные бетонные коридоры, освещенные ровным светом одинаковых ламп. Они производили впечатление. Мне они напомнили «Страну Чудес» из Кэрролла, но в какой-то очень мрачной и тоскливой версии. Мы долго шли по этим коридорам, пока не попали в огромный подземный зал. Там тоже стояли стенды с фотографиями. На многих снимках маячил Гитлер. Гитлер с Кейтелем, Гитлер среди смуглых детей. Гитлер, въезжающий на автомобиле в Вену. Мне запомнились три фотографии: Гитлер в 1922 году (или что-то около этого) с группой своих сторонников, Гитлер с Генлейном и Гитлер на подписании Мюнхенского соглашения.
На первой из этих фотографий Гитлер в плаще. Он тощий и небольшой. Рядом с ним стоял еще более маленький человек, обритый наголо, в пенсне. Слева находился огромный офицер в каске с пикой. За ними толпа.
На другой фотографии две фигуры: Гитлер и Генлейн. Генлейн был предводителем националистической партии судетских немцев. Он поднял кампанию против Чехословакии. Высокий, смуглый человек в хорошо сшитом просторном костюме. У обоих некое отвратительное счастье во взорах.
На третьей фотографии Мюнхенские переговоры. Гитлер в середине, небрежно развалился в кресле. Сидит в позе Хозяина Мира. На нем светлый френч. Вокруг господа во фрачных парах. Чемберлен. Он, видимо, взволнован, и радостно взволнован. Его маленькие усики топорщились, а по всему лицу разбегались мелкие морщинки.
Мы ехали и ехали, пока наконец куда-то не приехали. Оказалось, что пан Ирка привез нас на польскую границу. Мы вышли на просторной деревенской улице. Светило солнце, было очень тепло. Неподалеку двое людей строили деревянный дом. Рядом начинался лес. Мы вошли в лес и сразу увидели границу. Она представляла собой железную сетку. В железной сетке обнаружились большие дыры. Также там торчал пограничный столбик.
С одной стороны столбика было написано ČS, а с другой P, что означает Польша. Пан Ирка объяснил нам, что P – это бывшее D с приделанным снизу хвостиком. Раньше тут был Дойчланд.
Мы не удержались и пролезли в огромную дыру в железной проволоке. И оказались в Польше. Там росла трава, березы и другие деревья. Магдалена сразу упала и принялась валяться на польской земле, поросшей травой. Потом пан Ирка повел нас поглядеть на Польшу с более удобного места. Мы вернулись на чехословацкую территорию, прошли мимо строящегося дома и вышли на склон холма. Там Ирка вошел на террасу какого-то небольшого домика. Меня удивило, что он взошел на террасу чужого дома – это не в чешском обычае. С этой террасы Польша действительно была видна как на ладони. Домики, холмы и поля. По одному из полей одиноко брел единоличник, тяжело налегая на плуг, который тянула лошадь.
Пан Ирка куда-то отошел. Мы еще минуту поглядели на Польшу, а когда обернулись, увидели, что он открывает ключом дверь этого домика. Оказалось, что это его дача. Внутри опрятно, педантично. Пан Ирка напоил нас кофе.
Говорили про Германию и про то, как там замечательно. Потом пан Ирка повез нас домой. Мы долго убирались, потом обедали, потом приехала сестра пана Рубчика и мы на ее машине поехали на вокзал. Теперь едем в поезде. Уже темно. Скоро, наверное, будет Прага.
Глава сорок восьмая
Два письма из Праги
На днях, в ходе одной из археологических экспедиций на территории своего архива, обнаружил два письма, отправленных мной из Праги в Москву летом 1983 года. Письма я тогда печатал на пишущей машинке, под копирку. Таким образом, у меня остались копии этих посланий. Одно из них адресовано моему отчиму Игорю Ричардовичу Яворскому (я называл его дядя Игорь), другое – его маме Эмме Николаевне, добрейшей и просветленнейшей старушке, которая жила с нами на Речном вокзале. Вот эти письма.