Бархатная кибитка

Пока я терялся в предположениях, ноги мои неумолимо несли меня в сторону ликующей компании. Я поздоровался. Мне протянул руку краснощекий крупный молодой человек, обрушивший на меня шумный поток приветственных восклицаний. Пока он тараторил, его маленькие светлые глазки стремительно вращались, спрятавшись под бровками-домиками. Сигурдов. Одет просто – шорты и белая футболка с пестрой надписью Amnezia. Рядом с Сигурдовым сидел загорелый, средних лет мужчина в индийских шароварах и яркой рубахе с изображением многорукого Шивы. Верно, Подъяченко. Этот смахивал на йогина – с худым гибким телом и живописным черепом, не скрытым покровом волос, он встретил меня гипнотизирующим взглядом глубоких темных глаз. Мягким, низким голосом Подъяченко о чем-то беспрестанно говорил, монотонно произнося тихие ватные слова, словно моллюск, читающий молитву в своей ракушке.

Внезапно негромкий голос Подъяченко окреп. Он распахнул на себе индийскую рубаху с Шивой, обнаружив утлый торс, затянутый в тельняшку, повидавшую немало на своем веку. Подъяченко вдруг стал читать рэп: читал Подъяченко хорошо, как настоящий профессионал своего дела – с горячим и пылким взглядом, без запинок.

Чаек, лимончик,
Кипяток,
И жизнь идет путем,
браток,
Печенье, сахар,
Мармелад,
И все нормально будет,
брат.

Дочитав текст, Подъяченко сильно ущипнул себя за руку, словно хотел проснуться и не мог. Этот щипок произвел, кажется, обратный эффект. Он вроде бы уснул, сохраняя на лице надменное выражение, которое, видимо, являлось защитной маской, оберегающей его внезапные сны. Жанна Александрова, заметив, что Подъяченко спит, стала непринужденно подергивать его за мочку уха. Жанна оказалась вертлявой женщиной лет сорока, впрочем, судя по всему, душа ее весело застыла на уровне третьего класса школы. Хотя, возможно, школа называлась Хогвартс. Не знаю. Ее маленькое тело постоянно то вращалось, то застывало. Несмотря на ее общительность, природа одарила ее необычайно тихим голосом, она вечно что-то лепетала себе под нос, который имел форму сафьянового сапожка.

Чтобы разобрать ее лепет, приходилось наклонять голову к самому ее лицу, и в эти моменты она любила вскинуть свои тяжелые фарфоровые веки, чтобы одарить вас синим, ничего не понимающим взглядом.

Симмонс то и дело проделывал этот трюк: быстро наклонял свою голову к лицу Александровой, ловил ее опустошенный взгляд, затем с хохотом откидывался назад, показывая солнцу свои крупные блестящие острые зубы. Симмонс был рослый панк с огромным сине-лиловым ирокезом, с туннелями в ушах, затянутый в черную кожу, несмотря на летний зной. Он постоянно строил рожи, хмурился, неожиданно гоготал, сжимая и разжимая свои огромные бледные кулаки, усеянные готическими письменами.

Невозможно было понять, в каком он пребывает расположении духа, – то ли крайне весел, то ли крайне зол. Одна его бровь была выкрашена в ярко-красный цвет и напоминала креветку, другая бровь сбрита напрочь, а вместо нее нарисована зеленая стрелка. В острие стрелы бровь отягощалась пирсингом в форме серебряного кольца, с которого свисала капля из рубинового стекла.

Но, как ни ярок был Симмонс, последний персонаж этой компании – Илюша Ильин – затмевал всех. А все потому, что у него светилась голова. Сначала я подумал, что это отблеск от головы Семашко лежит на его волосах, но вскоре мне пришлось убедиться в том, что голова Ильина источает слабый, но постоянный свет. Видимо, он и правда был святым. В остальном же это был худосочный мальчик лет тринадцати, одетый как-то по-нищенски, в убогих кроссовках, в грязных потертых шортах, но почему-то с недетскими, очень дорогими часами ROLEX на загорелом запястье.

– А мы всё-всё-всё знаем про вас! – весело и кокетливо крикнула мне Александрова (оказалось, голос у нее не такой уж и тихий). – Мы знаем, что всё будет хрю-хрю! А еще мы знаем, что вы – инопланетёнок! А-ха-ха! А еще нам известно, что вы – бамбино-нейтрино! А-ха-ха! Мы знаем, зачем вы приехали сюда. Чтобы всё-всё-всё разузнать про виллу, которая стояла на месте вашего отеля. Правильно? Угадала? Я всегда всё-всё-всё угадываю! А мы – это как раз те люди, которые вам нужны. Мы всё-всё-всё знаем про эту виллу!

– И вы мне, конечно, всё-всё-всё расскажете? – любезно улыбнулся я.

Вся компания, кроме Ильина и Подъяченко, затряслась от хохота, а Симмонс даже погрозил мне огромным костлявым кулаком, на котором среди готических букв встречались изображения синих черепов и куниц.

Компания, внезапно возбудившись, потащила меня и Бо-Пип на пляж греться о каменную стену.

– Там нет никого, – сообщил мне улыбающийся панк, чье лицо столь эффектно украшала рубиновая капелька крови – сережка.