Бархатная кибитка

И вот мы уже спускались среди великих рыжих секвой, пиний и сосен, минуя можжевеловые кусты, которым усилия опытных садовников советского времени сообщили форму легких, бронхов и других внутренних органов человеческого тела, способных оздоровиться в этом блаженном санатории. Пляж оказался действительно пуст – лишь ветер да крабы сновали здесь меж камней.

Соленый и йодистый запах предвечернего моря опьянил меня. Возможно, я поступил не вполне вежливо, резко прервав общение с могучей кучкой. Но я не стал греться о каменную стену, весело болтая и шушукаясь. Вместо этого я вошел в море и уплыл так далеко, как только смог. Я доплыл до далеких осклизлых камней, на которые следует взбираться, карабкаясь по их мокрым зеленым волосам. На этих камнях я одиноко пел советские песни и хихикал, встречая неадекватным восторгом медленно наступающий вечер.

Я отсутствовал, наверное, час. Когда я вернулся, на пляже, свернувшись калачиком, спала голая Бо-Пип. Ее мокрые волосы, будто русалочьи хвосты, ворошил и перебирал невидимыми руками ветер. Зеленое платье и зеленые кроссовки валялись неподалеку, но больше никого на пляже не было. С удивлением я обнаружил, что сумасшедшая кучка фриков, которых я только собирался расспросить о Мечте, куда-то исчезла. Но моя мечта осталась лежать здесь, свернувшись в комочек-клубочек.

Я тихо лег на белые камни рядом с невинно спящей русалкой и стал рассматривать шкатулку, которую нам с Бо-Пип вскоре надлежало открыть по рекомендации игривой астрономши. Мы собирались открыть ее возле золотой головы Семашко, но вдруг она открылась сама собой. Шкатулка оказалась пуста. Там, правда, лежали одинокая сосновая игла и темная бусина, но они, видимо, попали туда случайно. Я с изумлением смотрел в светлое древесное нутро шкатулки, которая, как выяснилось, не содержала в себе никаких сюрпризов, если не считать сюрпризом ее свежую деревянную пустоту. А впрочем, я не слишком-то и удивился – лукавый и таинственный нрав Нелли Орловой вполне предполагал такие пустотные сюрпризы. При этом картинка, выжженная на крышке коробочки, впервые заинтересовала меня. На первый взгляд, довольно грубое и упрощенное изображение архаической степной кибитки, запряженной парочкой условных лошадок. Кто мог изготовить такую шкатулку, снабдив ее столь скромной картинкой? Одинокий старый татарин развлекался с прибором для выжигания, сидючи на окраине горной деревни? Или задумчивый заключенный выжигал где-нибудь на задворках своей тюрьмы? Или курнувший планчика инвалид непритязательно изощрялся в тусклом свете артельной лампочки? Или непутевый старшеклассник копировал огоньком картинку из старого учебника истории?

Кибитка… Раз шкатулка оказалась пуста, значит, ради тебя, кибитка, передали мне эту вещицу? Сухопутная лодочка степей, куда ты зовешь меня? О каких таких кочевьях собираешься мне нашептать?

Глава пятьдесят третья Наполеон

Помню, в детстве меня повели в цирк. Это был иноземный цирк, прибывший из дальней страны – из какой не помню. Как и все дети, я обожал цирк. Это обожание и радостное возбуждение довели меня почти до обморока: я трепетал в нетерпении, желая увидеть дрессированных моржей, слонов в церковном облачении, голоногих девочек, вращающихся под куполом и изрыгающих огонь, бородатых дам, чинно обмахивающихся гигантскими веерами, фокусников в черных фраках с напудренными лицами мертвых пиратов, ослепительных всадниц в шлемах Афины, стоящих солдатиком на спине мустанга, который танцует танго.

Кажется, в предвкушении этого похода в цирк я очень опасался, что некое непредвиденное и катастрофическое обстоятельство помешает мне оказаться в эпицентре мироздания (а в те годы я был совершенно убежден, что цирк – это и есть эпицентр мироздания). От волнения у меня даже повысилась температура, но мне удалось успешно скрыть это от моей няни, старой Степаниды, сестры серого ежа.

Более всего мне запомнился номер под названием «Девушка-Наполеон, императрица животных».

Императрицей животных оказалась худенькая девочка с длинными мерцающими черными волосами. Девочка в алом платье (сквозь тонкую ткань проступало уверенное и юркое тело гимнастки) вышла на арену цирка, увенчав свою голову треуголкой а-ля Наполеон.