Бархатная Принцесса

— Это очень красивая вещь для ребенка, - улыбаюсь я и тут же кладу вещичку в корзинку.

Не хочу обижать его разговорами о том, что на моем сроке еще слишком рано делать такие покупки, тем более, не зная пол малыша, потому что, даже если будет мальчик, я все равно сохраню это платье. И мысль о том, что в будущем, может быть, Бог сжалится простить наш грех и подарит еще и девочку?

— Ты плачешь. – Кай одергивает руку от милого джинсового комбинезона со стильными потертостями, совсем, как для маленького модника. – Прости, черт…

Он взволнованно теребит колечко в губе, и я, поддавшись импульсу, буквально окунаюсь ему в руки. Слова любви жгут язык и гортань, но я не знаю, стоит ли их говорить. Это так банально: простое «люблю» для того, что происходит между нами, кажется почти пошлостью. Я принадлежу ему, но и это все не то. Я бы сказала, что мое сердец бьется в его груди - и я жива, пока жив он, и так будет всегда, до последнего дня, отмерянного судьбой.

А вместо этого снимаю комбинезон и тоже кладу у в корзинку:

— Я бы и сама такой же выбрала.

— Тороплю? – все-таки переспрашивает Кай.

— Нет, просто делаешь счастливой.

Он с облегчением выдыхает и по-мужски скупо, но безапелляционно бормочет:

— Принцесса, я вас забираю. Обоих.

Вот так. Пока я искала правильные слова любви, Кай меня опередил.

— Кай, у нас ведь будет «мы»? – Хочется снова реветь, поэтому я как ненормальная трусь носом о его рубашку.

— «Мы» были всегда, Принцесса.

Глава тридцать шестая: Кай

Теперь я знаю, что домой нас тянет не место, а люди, которые там остались. Что «дом» - это не точка на глобусе и не шпилька на карте, а человек, к которому нужно вернуться даже полуживым, даже для того, чтобы увидеть его в последний раз и сказать то, что всегда откладывал на потом.

Я знаю это, потому что мы с Даниэлой час назад сошли с самолета и сейчас стоим возле подъезда ее квартиры, обнявшись так, будто вот-вот наступит конец света. Я не хочу ее отпускать, потому что это, блядь, какая-то полная вонючая хрень, но Принцесса говорит, что прятаться от Олега у меня – смешно и по-детски, и она должна с ним поговорить. На нейтральной территории.

Она говорит, что все будет хорошо, но мы прекрасно знаем, что даже в сказках есть место Большой Жопе, а мы на нее прямо нарываемся все последнее время. Но Даниэла стоит на своем и, чмокнув меня в щеку, отправляет домой. Мы договариваемся встретиться вечером: я поеду домой, переоденусь, оставлю вещи, смотаюсь на работу, а вечером – к ней. Такой план. И мы будем ему следовать.

А дома меня ждет «сюрприз» - Ляля.

Какого хера, я же забрал у нее ключи?

Внутренний голос подсказывает, что она запросто могла сделать дубликат, тем более, что я посылал ее и не раз, но сейчас это не первостепенная проблема, потому что она сидит на полу в прихожей, курит, стряхивая пепел прямо на ковер, и улыбается как сраный джокер из фильма про Бэтмена.

— Какого хуя ты здесь делаешь? – Я бросаю сумку, морально созревший просто схватить ее за шиворот и отвезти к Никольскому.

Ляля кривится и протягивает руки, как будто просится на руки, но я игнорирую ее клоунаду: рывком ставлю на ноги и забираю сигарету. Она шипит, матерится, пытается сбросить мои руки, но это бесполезно. Тащу ее в ванну, до упора подымаю рычаг холодной воды, даю ей стечь, пока Ляля обзывает меня мудаком, и умываю, пока она не перестает брыкаться. Да, это неприятно и больно, потому что ледяная вода наверняка студит кожу, но так я, по крайней мере, буду знать, что у папочкиной дочки прояснилось в голове и она выслушает и поймет все, что я скажу.

— Хватит, придурок! – Ляля машет руками и со всего размаху скребет меня ногтями по лицу.

Я шиплю, но не разжимаю хватку у нее на затылке. Волоку в прихожую и прижимаю к стене. Она снова безумно смеется и тут же со слезами начинает лезть с поцелуями.

— Я с тобой развожусь, ты поняла?! – ору, чтобы до нее, наконец, дошло.

— Ты трахаешься с ней?! – орет в ответ Ляля.

— Да, блядь! Я люблю ее!

Она замирает, как бешеная кошка, которую со всего размаху приложили о стену. Смотрит на меня осоловелыми глазами, и что-то в них отключается, как будто у Ляли в мозгах закончилось топливо, и мотор работает по инерции, на холостых.

— Я тебя ненавижу, Кай, - говорит, стуча зубами, словно сумасшедшая. И жмется, как будто хочет раздавить меня своей ненавистью. – Я тебя ненавижу. Я вас обоих ненавижу. Я вас…

И меня глушит звуком выстрела.

Я знаю, что она стреляла в меня. Ощущение такое, будто к боку подставили электродрель и одним нажатием просто просверлили во мне дыру. Я пячусь назад, уже на автомате, до боли в запястье прижимаю ладонь к ране.

Кровь проступает между пальцами, и болит так, словно в рану вкручивают раскаленный болт.

Ляля пятится, перехватывает пистолет второй рукой и поднимает его на уровень моей груди. Паника на ее лице сменяется безумной улыбкой, и она облизывает зубы, словно акула в предвкушении добычи, которую вот-вот насадит на вертел.

— Тебе больно, Кай? – спрашивает, на миг убирая руку, чтобы вытереть выступившую на губах слюну.