Бархатный Элвис

«Черт, в свое время он работал в Атлантик-Сити. Этот парень хорош».

«Нет, не хорош».

«Да ладно, он нормальный».

«Слик — хороший чувак, но он отстой. Вот почему он поет здесь».

«Говори, что хочешь, но эта сука крутит „New York, New York“».

Я не хотел спорить о качестве вокала Слика Бомблиарди, если его можно так назвать. Я не хотел оставлять кондиционер в машине. Я не хотел заходить внутрь. Я не хотел делать ничего, кроме как повернуть время вспять и забыть о том, что все это когда-либо происходило.

Тяжело вздохнув, я сказал: «Позвольте мне говорить, хорошо?»

«Крутые и банда«, я не хочу больше влезать в дерьмо сегодня».

Я тоже, подумал я, когда мы вместе вышли из машины и направились через парковку к входу.

Ресторан семейного типа с преимущественно итальянским меню «Колониальная карета» представлял собой нечто из ряда вон выходящее. В обеденном зале всегда было относительно темно, свет исходил только от приземистых свечей, заключенных в маленькие красные стеклянные шары на каждом столе, и от небольшой сцены, расположенной в одной из секций зала так, чтобы посетители бара и ресторана могли видеть и слышать выступление любого артиста. Когда Слик или другие предполагаемые таланты не выступали, классические стандарты транслировались через динамики в потолке, и посетители могли поесть под звуки Синатры, Мартина, Гарленда, Дэвиса и других подобных исполнителей. За прошедшие годы заведение не изменилось ни на йоту, оставаясь сильно устаревшим и гораздо более подходящим для 1950-х или начала шестидесятых годов, но во многом в этом и заключалась его привлекательность. Это было похоже на возвращение в прошлое, а поскольку заведение ориентировалось в основном на пожилую публику, никто, похоже, не возражал.

Даже после полуночи здесь все еще велись серьезные дела.

Молодая хозяйка попыталась усадить нас на ужин. Когда я отказался и попросил пригласить Ремо Даккисто, она сделала вид, что понятия не имеет, о ком я говорю, поэтому я назвал ей свое имя и попросил передать, что пришел повидаться с ним. Исчезнув в темноте столовой, она вернулась, широко улыбаясь, и попросила нас следовать за ней.

К тому времени, когда мы пробрались через море столиков и добрались до кабинки Ремо в глубине зала, Слик и небольшая группа завели отвратительную песню «Come Fly with Me». Слик был шестидесятипятилетним певцом, благодаря которому Ник Мюррей в оригинальном шоу «Субботним вечером в прямом эфире» звучал хорошо. Если его пение было недостаточно плохим, а так оно и было, то его смокинг 1970-х годов с рубашкой с оборками и пуговицами, черные туфли из блестящей лакированной кожи, затемненные очки и тугой кудрявый парик, который выглядел так, словно на его голове балансировало какое-то дорожное животное, довершал дело. Слик Бомблиарди был не только неудачлив как исполнитель, он был поистине зрелищем, и все же старики любили этого парня. Его «Эй, спасибо вам большое, спасибо, что пришли, и не забудьте дать чаевые официантам» посреди песни просто не могло надоесть.

К счастью, неподалеку от кабинки Ремо оказался свободный столик. Я бросил взгляд на Крэша, и он понял намек и сел туда, а не ко мне.

Когда хозяйка отошла, я поблагодарил ее и встал в конце стола. В тени кабинки темная фигура медленно подалась вперед. Светло-зеленые глаза Ремо разорвали темноту, освещенную свечой в центре стола. На его старческом лице появилась едва заметная улыбка.

«Сонни, — произнес он своим обычным гравийным голосом.