Бармалей и Снегурочка

– Вот когда он вернется, тогда и будет муж. А покуда его нет... Ночи ведь пролетают такие, Боренька, про которые и вспомнить нечего. Даже сны пустые. А ночь – главный женский ресурс, чтоб ты знал. Только ночью баба и живет по-настоящему. И ресурс тот по любому истекает, использовала ты его как надо, или просто выспалась, пока вовсе не кончится. А быстро кончится, оглянуться не успеешь. И тогда никому ты уже не нужна, и никто ничего не вернет, ни время, ни года, ни любовь. Спи себе, досыпай.

– Другие бабы наоборот, поспать любят.

– То они просто не узнали того, что мне довелось. Приезжай! Что? Ты не думай...

– Да я не думаю.

– Что же тогда?

Бармалей коснулся пальцами ее щеки, погладил ее.

– Твои сказки мне очень по нраву пришлись, драгоценная Агафья Никитична. И я обязательно приеду их послушать еще не раз. Только раньше Нового года никак не получится, ты уж прости.

– Ну вот, напросилась, – сказала Агафья и смахнула слезу с уголка глаза.

– Ты хозяйка, тебе и жизнью руководить, – успокоил ее Борис.

Кое-как развернувшись на узкой заснеженной дороге, Бармалей помчался домой, в город. Бросив взгляд в зеркальце, он увидел, что Агафья Никитична уже вернулась на тропинку и идет через поле к дому. До самого поворота на трассу он следил за ней взглядом. Маленькая темная фигурка посреди огромного белого пространства. Если представить шире, одна в целом мире, во вселенной. Жалость сердце сжимает. Хотя, почему одна? У нее дети. Да и он к ней обязательно приедет. И не потому только, что грех такой возможностью, таким знакомством не воспользоваться. Это как раз все понятно. Но было и кое-что другое. Он никак не мог отделаться от мысли, что встреча с Агафьей придала ему какой-то уверенности в себе, ощущение силы. И вот то чувство, испытанное им утром на ее перине, абсолютного соответствия месту, времени и обстоятельствам, как он может такое забыть? Как может не попытаться испытать его хотя бы еще раз?

Так он думал, оставив позади деревню Тютькино со всеми ее чудесами и сказками. Однако, чем дальше оказывалось Тютькино, чем ближе он подбирался к Берендейску, тем глуше и туманней становились его мысли и воспоминания об Агафье Никитичне. И тем сильней разгорались его думы о Марфутке. То, что он узнал о ней, было невероятно, и больше всего походило на фантазию. Но... Но и очень было похоже на правду. Ему все больше и больше казалось, что именно с Марфой все это и могло произойти. Даже так: должно было произойти.

Но, с другой стороны, если судить здраво, ничего конкретного он не узнал. Кто она на самом деле? Откуда взялась-появилась? Где ее родители, и где отчий дом? И тот старик, кстати, что босиком по снегу ходит, кто он ей? Почему он за ней ходит, по какому праву преследует? Вот сколько вопросов, а ответов на них ни одного. И придется, видимо, ответы эти у самой Марфушки добывать. Хоть она и просила покамест этого не делать, не беспокоить ее. Однако придется.

Ан вернулся домой к обеду, однако есть не стал, сразу завалился отдыхать. Утомился за дорогу, да и не спал же ночь перед тем, все сказки Агафьи слушал. Она ему и снилась снова, явилась, едва он глаза закрыл. Обнимала крепко, сказки шептала в самое ухо, и был ее шепот таким жарким, что затопила все тело Бармалеево истома, и потянуло его с неодолимой силой на подвиги молодеческие. Так потянуло, что он, от греха, тут же и проснулся. И вовремя, потому как в комнате уже начинало смеркаться. Вечер в окно заглядывал.

Пора было ехать к старикам Дозоровым, в их сторожевую башню. Едва он про них подумал, как тут же всколыхнулась в душе непонятная тревога. Да так что-то ему неспокойно сделалось, что он быстрей засобирался. Как всегда после сна, захотелось поесть, но на еду он отвлекаться не стал. Подумал, что полчаса может и потерпеть, а там уж Марфуткиным пирогам воздаст должное. И хвалу и честь.

Едва подумал о пирогах, как тут же ощутил их запах. Не тратя больше времени, он проглотил слюну и, одеваясь на ходу, выбежал из дому.

Сумерки из голубых уже превратились в фиолетовые, цвета разбавленных в воде чернил. В этот миг как раз включились фонари, и сумерки сомкнулись, стали темнотой ночной. Стало заметно, что вокруг желтых фонарей вьются стайки снежной мелочи. Мороз серчал, поскрипывая канатом, наматывая его, как говорят матросы, на кабестан, тянул температуру все ниже и ниже. Похоже, быть этой ночью морозному рекорду.

Бармалей решил, что лучше будет наблюдать за обстановкой из машины. Заведя мотор, и прогрев его сколько следует, он выехал на дорогу и вскоре уже был возле башни.

Пока ехал, все думал, как ему быть дальше. Как вести себя... со Снегурочкой? Она, помнится, и сама как бы в шутку так себя называла. Додумался лишь до того, что форсировать события не стоит, хотя бы не закончив ужин. А там видно будет. Да и вообще. Добытые в экспедиции сведения он решил до поры придержать при себе. Марфу они никак не порочили и ни в чем не изобличали, разве что давали повод подозревать, что она не совсем та, за кого себя выдает. Решил пока понаблюдать, что будет дальше.