Бармен из Шереметьево. История одного побега

Но паспорта у Гали не было — он уже давно грел ляжку в джинсах Некрасова, а в сумочке лежала лишь косметика, пара импортных прокладок из «Березки» да серьезный запас презервативов, без которых она никогда не работала. Бедняжка не знала, что и думать, — на 90 % она была уверена, что паспорт был при ней, но и сказать, что он может быть на квартире, она тоже не могла — этот урод повезет ее туда на милицейской машине с сержантами в форме. После такого визита хозяйка квартиры, несомненно, выкинет ее на улицу, как завшивевшую кошку. Поверить же, что менты могли документ банально украсть, она не могла — ей казалось это слишком невероятным, и Галя ударилась в слезы, а Некрасов быстро аккуратным почерком написал рапорт о задержании лица без документов и определенного места жительства, метнулся за резолюцией к начальнику, и уже вечером насмерть перепуганная Галя обнаружила себя в живом аду — в камере приемника-распределителя УВД Свердоблисполкома. Пономарев вновь заехал в райотдел, поблагодарил и забрал паспорт.

Прошло три ломающих психику дня в компании полусумасшедших сорокалетних старух, покрытых синяками, наколками и шрамами, источенных болезнями, раздавленных судьбой. Многие из них бывали тут уже не по разу, даже знали дознавателей по именам. Дознаватель спецприемника — одна из наименее уважаемых должностей в милиции. Его задача — установление личности бомжа. Работа нудная и малоинтересная, но, как ни странно, очень многие предпочитают сидеть на этих должностях до самой пенсии. Стабильность, предсказуемость, нормированный рабочий день. А вонь?.. Да что вонь — через полгода ее уже и не замечаешь.

Срок содержания задержанных, или, как их называют работники приемника, «подобранных», ограничен, и поэтому дознаватели начинают работать с ними с первых часов — надо отослать запросы, затребовать копии, сделать телефонные звонки, а уж потом бродягу можно вернуть в камеру и ждать ответов неделями. Галю, однако, никто не вызывает, и поэтому в камере она оказалась под дополнительным прессом.

— Да ты, Москва, тут, по ходу, на яйцах сидишь? — ехидно спрашивает камерная шестерка.

— На яйцах, точно. Наседка! — уверенно заключает старшая, и все хохочут, показывая беззубые рты. В камерах вообще много смеются. Три ночи путана не спит, и это тоже часть плана. И вот, наконец, на четвертый день ее вызывают и ведут на второй этаж. В просторном кабинете спиной к окну сидит молодой коренастый мужчина с очень подвижными и живыми глазами. К его письменному столу примыкает другой — длинный, наподобие кухонного, со стульями с обеих сторон. Лицо его кажется знакомым. Ну точно, она видела его в 115-ом номере «Большого Урала». Номер этот был официально передан гостиничным хозяйством в распоряжение Свердловского УВД, и на нем красовалась табличка «Пункт милиции». Галя вспомнила, как месяц назад ее прямо на лестнице прихватили два вежливых сержанта и привели в эту комнату. Менты задавали ей разнообразные вопросы, заглядывая периодически в открытый ящик стола на какую-то бумажку, но сами ничего не записывали. Пометки в блокноте делал как раз вот этот коренастый — он тогда молча сидел у окна и не проронил ни слова.

— Здравствуйте, Галина Михайловна. Мне бы хотелось обсудить с вами некоторые вопросы — если, конечно, вы не против?

С этими словами он вышел из-за стола, указал на стул и сам сел прямо напротив помятой путаны.

— Вы, собственно, зачем приехали в Свердловск?

Яркий ли свет, такой непривычный после камеры, подчеркнуто вежливые манеры собеседника или что-то еще сбило проститутку с толку, но она начала вдохновенно врать о намерении устроиться на свердловскую кондитерскую фабрику, о проблемах с работой в спящем городке Ровно и еще какую-то чушь и даже не заметила, как глаза напротив нехорошо блеснули, руки кагэбэшника разошлись в стороны и вдруг с невероятной силой соединились на ее ушах. Что-то лопнуло внутри, резкая боль ударила прямо в мозг, и сердце как будто прыгнуло в черепную коробку — каждый его удар отдавался молотом. Галя откинула голову и стала хватать воздух открытым ртом, глаза как будто выключили — в них стало темно и тоже появилась пульсирующая боль.

— Ты за кого меня тут держишь, перхоть подзалупная??? За мента???

С перекошенным от злобы лицом над ней нависал коренастый.

— Я… я… больше не буду. Я… извините, пожалуйста, — прошептала Галя и добавила: — Я, кажется, описалась. Немного.