Бармен из Шереметьево. История одного побега

— Ты отдаешь себе отчет, что автобус ждет тебя уже двадцать минут? Почему такое неуважение к работе и к коллегам?

Мартин поднял на нее полные боли трезвые глаза и покачал головой:

— Я не могу. Я не поеду. У меня большие проблемы.

— Мартин. Я сожалею, но, кажется, больше не могу для тебя ничего сделать — тебе надо вернуться в Брауншвайг. При всем моем уважении к господину Рюбу — твоему отцу…

Он не дал ей договорить.

— Да. Да — я должен вернуться немедленно. Я очень сожалею.

— Мы обсудим это вечером, — ответила Эльза, резко повернулась и вышла, не закрыв дверь. Затихающий звук ее шагов метрономом отдавался в голове Рюба: тук-тук — бесславный конец его работы в компании… тук-тук — позор и неизвестность, тук-тук — бежать из этого города, из этой страны, тук-тук-тук…

Мартин просидел на кровати еще с час и попытался привести мысли в порядок. Слово «сифилис» звучало как смертный приговор. Он вспомнил своих развеселых товарищей по работе в Фольксвагене — некоторые из них подхватывали какие-то легкие инфекции, но сифилис… Однажды в гараже завода Мартин наткнулся на послевоенные плакаты с описанием ужасов этой болезни — язвы, провалившийся нос, потеря зрения… С содроганием смотрел он на жуткие рисованные картины и навсегда их запомнил, а теперь этот кошмар со старых черно-белых плакатов пришел к нему, стал явью.

Однако пора было покинуть номер — автобус уже разгрузил смену, забрал отработавших и наверняка подъезжает — скоро сюда придет турок-сосед. Мартин, захлопнув дверь, побрел к лифту. В кабине спускались шумные командировочные, он на секунду забыл о своей беде, а когда вспомнил, опять застонал носом, и все в лифте разом замолкли от горестной тональности этого стона-мычания. Рюб долго, бесцельно ходил по скверу вокруг оперного театра, прошел всю улицу Ленина до Вечного огня, вконец замерз и вернулся к гостинице, но подниматься не стал, а прошел в ресторан, где уже открылся бар. Алкоголя ему совсем не хотелось, а хотелось расспросить Сашку, рассказать ему о своей беде. Бармен, однако, немецкий понимал только в терминологии своей работы, и Мартину ничего не оставалось, кроме как сидеть и ждать свою подругу. Сидеть-то он сидел, но вот представить, как именно он будет рассказывать Гале о постигшей его катастрофе и, самое главное, какой от нее следует ждать реакции, Мартин не мог. Вечером пришла Галя и совершенно оторопела, увидев абсолютно трезвого, бледного как бумага Рюба с бутылкой «Боржоми».

— Можно сейчас пойти к тебе домой? У меня есть разговор, — сказал он, и дрогнуло сердце проститутки. «Будет немчура делать предложение», — возликовала путана, и пара двинулась в сторону зоопарка, к ней на квартиру.

Заикаясь и потея, скороговоркой объяснял бедный немец, что был пьян, что сожалеет… но уши его подруги были выключены, а в голове ее в обратном направлении крутился фильм с хроникой последних недель. Галя просматривала каждый кадр, каждый эпизод, пытаясь найти, где, в какой момент, при каких обстоятельствах она могла была быть инфицирована? Секс она не любила, хотя освоила неплохо. Зная риски выбранной профессии, она всегда скрупулезно предохранялась и при любой возможности покупала импортные презервативы. Получалось, что, кроме пары глупых поцелуев, все ее интимные контакты с этим ублюдком были относительно безопасными. Момент и источник заражения были для нее ясны как день. Той самой встречей в баре с Буньковой и заканчивалось ее кино — дальше мотать не было смысла, и путана включила уши. Лысый несколько переменил тон и теперь вел разговор к тому, что сам-то он эту сучару Буню и не знал никогда. Это ее, Гали, подруга, и в баре-то она подошла не к нему, а к ней, и, если бы не Галя и ее подруга, — он был бы здоров…

Она смотрела на его шевелящиеся губы и с тоской размышляла. Еще час назад в ее жизни был некий смысл, было движение в правильном, ею самой выбранном направлении… и вдруг все вдребезги! Что же теперь? И отчего судьба так к ней несправедлива? Ведь она не делает ничего плохого, выверяет каждый свой шаг, живет, можно сказать, в страдании и страхе, лавируя между бандитами, клиентами, завистливыми, всегда готовыми предать подругами, ментами и Комитетом. Провидение же вместо утешения и послабления подкидывает ей то цыганят с арматурой, то теперь этого урода с твердым шанкром. За что, Господи? Впрочем, вопросы справедливости мироздания занимали ее постольку-поскольку: очевидно, что отсюда нужно быстренько сворачиваться. В этом блевотном городе-заводе делать больше нечего — надо валить в столицу. Под Новый год можно приподнять бабла — вся страна становится пьяненькой и благодушной, менты отдыхают, швейцары лишь машут рукой — проходи, шалава беспутная… Да-да, надо немедленно валить! Нужно только сдать кровь. Обязательно сделать тест. И получить 200 рублей от Сашки-бармена, что она дала в долг, дура. Галя встала, чтобы немедленно идти в бар — перед ней, сгорбившись, сидел посторонний человек, который вот совсем недавно занимал приличный кусок ее жизни.